Иван Кратт - Остров Баранова

Шелихов завоевал Кадьяк, объехал на собаках всю Камчатку, изгнал мелких промышленников, пробравшихся в далекие воды, а крупнейшим предложил вступить в компанию и назвал ее Соединенной-американской. Сильный, настойчивый, он еще раз заставил вспомнить о новых землях императрицу. Из Петербурга выехал архимандрит с монахами наставлять вере христовой покоренных алеутов. Скоро все они были окрещены. Рубашка и два листа табака соблазняли каждого, — пусть даже приходилось окунаться в воду, и вода была ледяной.

Управлять компанейскими делами на американском берегу Шелихов назначил Баранова. Спокойный, тихий, неразговорчивый, будущий правитель давно нравился умному купцу, еще когда торговал с чукчами и один, без приказчиков и слуг, жил среди не покорившегося престолу племени. Но в конце концов чукчи сожгли товары Баранова, дали на дорогу припасов, лодку.

— Уходи! — сказал ему новый вождь. — Отец был добрым, давал тебе торговать. Я добрее. Я дарю тебе жизнь.

Компания крепла. Морские бобры истреблялись десятками тысяч, сотни тысяч пиастров выручали в Кантоне от продажи мехов. Деньги ничем не пахли. Слава новых земель росла.

Сибирский тракт стал самым многолюдным. Шли бежавшие из бесчисленных тюрем, рудников и каторг, шли обнищавшие мужики, рабы, солдаты, раскольники, выкуренные из новгородских лесов, уральских скитов, казаки. На вольные земли, за хлебом, которого там не было...

А в Европе не прекращались войны. Испания, владевшая полумиром, теряла свои колонии, народ обнищал, дворянство и духовенство из туземцев давно уже откололись от метрополии. Американские колонии отвоевали свою независимость. На отлично оснащенных судах, с многочисленными командами британские шкиперы занимали пустующие острова, бухты. Гудсоновская компания не жалела золота. Оно возвращалось, увеличенное в десять раз.

Российская империя жалела золото. Новые земли должны были давать только доход и рассчитывать на свои силы. Камчатский и Охотский экипажи! Пышные названия в Охотске — двадцатиизбной деревне: «Адмиралтейство», «Порт»! Их не было, как не было ни одного военного корабля. Молодые владения лежали беспомощные и безоружные.

«Бобров! Бобров!» Требовало главное правление, сперва в Иркутске, затем в Санкт-Петербурге.

Шелихов умер в Иркутске в 1795 году. Баранов остался единым правителем новых земель.

И вот теперь молодой честолюбивый царь решил оказать им внимание. Передовые люди Петербурга и Москвы приняли горячее участие в подготовке экспедиции. Лисянский вспомнил, с каким недоумением принимал в прошлом, 1803 году, в Кронштадте на борт «Невы» ящики с книгами, картины, статуи — жертвования вельмож и именитых людей далеким русским колониям.

— Медведей и диких будут обучать стихам и изящной словесности, — острил в кают-компании мичман Берх и сразу же оглядывался. Неприятно действовал на него взгляд темных глаз юноши-креола.

Молодого пассажира звали Павел Прощеных. Он был крестником Баранова, и правитель посылал его учиться в штурманское училище в Санкт-Петербург, а потом — в Лондон. Теперь он возвращался домой, на острова.

— Господин Баранов... — Лисянский оттянул расстегнутый воротник, словно тот мешал ему, решительно встал и сказал горячо, искренне. — Не собирался я изучать государственные тонкости, не ведал дел Компании, но вижу теперь, что ни вас, ни новых земель в Петербурге совсем не знают. Догадываюсь только, что сейчас должно наступить иное время... А острова мы вернем.

— Весь берег до Ситхи я уже вернул, — негромко ответил Баранов. Лицо его стало вдруг жестким, выделялись тонкие стиснутые губы, острый крутой подбородок. — Двадцать чугайских жил [1] Жило — селение. сгорело. Князька за измену повесить велел... У меня нет войска. Любезную войну вести не могу, — добавил он с неожиданной горечью.

Потом круто повернулся.

— Ведомо ли вам, сударь, как сражения производим? — спросил он резко. — Сколько наших на одной Ситхе замучено, сколько убито младенцев?.. А мы защищаем только свою землю...

Лисянский не успел ответить. Открылась дверь, и, пригнувшись па пороге, ступил в каюту вахтенный офицер: — Судно на рейде!

Павел долго не мог уснуть. Встреча с Барановым взбудоражила его, и хотя она вышла короткой — правитель был занят, — Павел видел, что крестный тоже взволнован.

— Пашка! — сказал он и, казалось, вдруг помолодел, выпрямился. На его усталом лице отразилась радость.