Иван Кратт - Остров Баранова

Но блокгауз брать приступом не пришлось. Когда атакующие приблизились к крепости, они увидели, что ворота открыты, на стенах и в проломах ни души. Огромная стая воронов кружилась над опустевшей крепостью.

Индейцы ушли еще ночью, увели пленников, унесли убитых и раненых. Лишь в дальнем углу блокгауза валялись пять трупов грудных детей и с десяток задушенных собак. По приказу Робертса и Котлеана тлинкиты убили детей и собак, чтобы не выдали тайного бегства.

В тот же вечер Баранов сжег крепость.

Он шел по местам, где завершил свою зрелость. Годы битв, лишений, надежд... Каждая пядь земли — кровь и труд во славу империи, далекой, родной России.

Корабли ушли. На одном из них отбыл Резанов; образованный и деятельный проспектор, он целый год провел на островах и многим помог Баранову, одобрил планы, обещал заступничество и помощь из Санкт-Петербурга. Неважно, что жизнь кончалась. Было признание, был Павел, были впереди еще долгие, трудные дни...

Дул ветер. Непрерывные дожди прекратились, стало сухо. Изредка появлялись пловучие льдины, оборвавшиеся со Скалистых гор. Течение заносило льды в бухту. Оголились кусты, лес стоял темный, нетронутый, шумели и гнулись вершины, а внизу был покой и давняя, нерушимая тишина. Лишь за кекуром стучали топоры, слышался треск падавших деревьев. Рубили палисады, из гладких, двадцатисаженных бревен строили крепостную стену. На макушке утеса желтели венцы нового дома правителя. Кончался тысяча восемьсот шестой год...

Баранов медленно шел, обходя вросшие в землю скалы, переступая трухлявые стволы. Часто он останавливался, глядел вверх, но сквозь переплеты ветвей не было видно просвета. Только у небольшого ключа, бурлившего на камнях, стало светлее, мерцала над лесом вершина горы. Узкая поляна с порыжевшей травой, хилыми лиственницами окружала ключ. Из него поднимался пар. Здесь находился, как и много лет назад, горячий источник.

Баранов присел на камень, горстью зачерпнул горячей воды, напился, на минуту опустил тяжелые веки. Однотонный шум леса, плеск ручья, благотворная тишина...

Внезапно правитель вздрогнул, открыл глаза. Прямо против него, за кустом кедровника стоял индеец. Он был до пояса голый, грубо размалеван желтой краской. Яркая маска, вырезанная из сердцевины тополя, скрывала лицо, жесткие волосы связаны на макушке ремнем. Индеец был из враждебного племени тлинкитов и вышел на боевую тропу. Это Баранов узнал по татуировке.

Побежденные не сдавались. Несколько дней назад на вырубках нашли убитыми четырех алеутов, не досчитывалось много байдар. Кусков ушел на поимку, сжег две деревни. Некоторое время нападения не повторялись, но, как видно, индейцы знали все, что происходило в крепости, и снова собирались напасть врасплох.

Прежде чем Баранов успел что-либо предпринять, над плечом у него пропела стрела и, звякнув железным наконечником, подскочив, упала на камни. В тот же миг индеец снова натянул тетиву лука.

Правитель не испугался. Под рубашкой он всегда носил кольчугу и решил теперь использовать свое преимущество перед нападающим. Пусть индейцы убедятся в его неуязвимости. Это будет лишним уроком для Котлеана. Баранов поднялся с камня, распахнул полы кафтана.

— Стреляй, — сказал он спокойно. — Твои стрелы меня не убьют!

Но внутренне он напряженно ждал. Кольчугу на таком близком расстоянии ему еще не приходилось испытывать.

Индеец пустил стрелу. Удар был настолько силен, что Бараков качнулся, но сразу же выпрямился и с усмешкой посмотрел на индейца. Стрела ударила по латам и, обессиленная, свалилась в траву.

Ошеломленный воин уронил маску. Выражение страха исказило на мгновенье его резкие, суровые черты. Он что-то крикнул и, быстро нагнувшись, схватил лежавшее у его ног ружье.

Кольчуга защищала от стрел, пули ее пробивали. Однако Баранов не отступил. Щеки его побелели. Придерживая больную руку, глядел он большими светлыми глазами в упор на противника. Но индеец не выстрелил.

Ломая кусты, на поляну выбрался Гедеон. Он шел прямо на индейца, не выбирая дороги, прямой, огромный, черный. В высоко поднятой руке монах держал сорванный с груди крест. Искры безумия блуждали в темных, расширенных зрачках.

— Бог православный... Бог вездесущий... Бог единый...

В ужасе воин припал к земле и с криком исчез. Монах продолжал двигаться. Затем, не видя больше индейца, остановился, бессмысленно глянул по сторонам и вдруг, далеко швырнув крест, упал на камни.