Владислав Крапивин: Под созвездием Ориона

Вот что получилось

Стасик вырвал из тетрадки листок, синим карандашом, печатными буквами написал стихи на клетчатой странице и утром показал Елене Ивановне. Он очень смущался, но Елена Ивановна похвалила. Сказала, что Стасик прочитает это стихотворение на утреннике.

На пушкинский утренник Стасик собирался как на большой праздник. Мама дала ему новые суконные брюки, которые недавно прислал в подарок сыну папа. Война давно кончилась, но папа так и не вернулся домой. Сначала мама говорила, что он продолжает армейскую службу за границей, но в конце концов призналась: едва ли папа когда-нибудь вернется. Он остался жить в далеком городе и там у него теперь другая семья. Стасик погоревал, а потом подумал: «Ну ладно, это все-таки лучше, чем убили бы на фронте»… А брюки были замечательные, как у краснофлотцев. Конечно, очень подошла бы к ним матроска, но ее не было. Был только медный значок-якорек, который недавно подарил Саша Пантюхин.

Стасик прицепил якорек к белой рубашке. И пошел в школу не в валенках, а в ботинках, чтобы у него был более флотский вид.

Стихи Стасик прочитал громко и с выражением, и ему хлопали не меньше, чем Вовке Савостину, который изображал Руслана и воевал с головой.

А потом эти стихи поместили еще и в школьной стенгазете. Но радости от этого у Стасика не было. То ли из-за стихов о кораблике, то ли из-за флотских брюк кто-то назвал третьеклассника Репьёва моряком. И пошло с того дня: «Моряк» да «Моряк». И если бы просто «Моряк» — тогда ничего плохого. Но ведь приклеивали всякое: и «Моряк — с печки бряк», и «Капитан с разбитого корыта». Потому что были в классе несколько вредных пацанов, которые любили изводить тех, кто не очень сильный и не очень смелый. А Стасик, надо признаться, был как раз таким в ту пору. Случалось, он даже плакал от всех этих дразнилок, тумаков и щипков.

Суконные брюки Стасик больше не надевал, ходил в старых байковых шароварах с заплатами на коленях. И однажды он жалобно сказал Серёге Сумову — самому вредному из всех дразнильщиков:

— Ну чего вы пристаете! Я те штаны давно уже не ношу, а вы все одно и то же! Какой я вам моряк!

Серёга был вредный, но не глупый. Он ехидно сощурился:

— Да ходи ты хоть совсем без штанов, все равно будешь «Моряк — немытый хряк». Пока все помнят твои дурацкие стихи про дурацкий кораблик…

— Почему это они дурацкие? — спросил Стасик. И начал понемногу злиться.

— Потому что дурацкие! От первой до последней строчки!

— Чего-чего? — Стасик тоже прищурился и разозлился посильнее. А у него было такое свойство — чем больше сердится, тем меньше боится. — Ну-ка повтори!

— От первой до последней строчки, — с удовольствием повторил Серёга Сумов.

— Да ведь первую-то написал не я, а Пушкин!

— Ну и что? Все равно дурацкая, — необдуманно заявил Сумов.

По отношению к себе Стасик мог стерпеть многое. Но когда такое говорят о Пушкине!..

Елена Ивановна растащила Репьёва и Сумова через минуту. У каждого под глазом было по лиловой дуле. К тому же, у Серёги в носу краснело что-то похожее на ягоду-клюкву.

Девчонки-третьеклассницы тут же сообщили учительнице подробности ссоры. Елена Ивановна сказала, что никак не ожидала от воспитанного Стасика Репьёва такого поведения. И ей придется записать ему в дневник замечание. А Сумову она поставит двойку по чтению, чтобы не говорил глупых слов об Александре Сергеевиче.

Серёга заревел. Девчонки тут же его начали жалеть и просить Елену Ивановну, что не надо ставить двойку, а то Сумова дома взгреют дважды: не только за синяк, но и за плохую отметку.

— Так и быть, — сказала Елена Ивановна. — Но в следующий раз не говори глупостей.

Тут девчонки вспомнили про Стасика. Это же несправедливо: Сумову ничего, а Репьёву замечание.

— Ладно, не стану на этот раз писать, — решила Елена Ивановна, — Идите сюда оба, я припудрю вам синяки…

…— И больше вас не называли моряком? — смущенно спросил Ёжик, который сидел сейчас у Генки на коленях.

Станислав Сергеевич сказал, что называли. Но никаких дразнилок к этому слову уже не прибавляли. Драка с Сумовым укрепила его авторитет.