Кирилл Кириллов - Афанасий Никитин. Время сильных людей

Но теперь уж и отступать было некуда. Если б пришел он месяцем позже, глядишь, боль утраты в деревне рассосалась бы, удалось бы поговорить с кузнецом по душам. Убедить. Или ден на пару раньше, пока все были живы и счастливы.

Но чего уж теперь. Сложилось как сложилось. Да и женщине любимой он обещал, что мальчика вызволит. А интересно, почему кузнец из Аланда не сказал Афанасию, что направляет его к своей племяннице? Ведь мог бы. Неужели следили за ним тайно? Проверяли? Зачем? Чтоб пронес он через страну послание тайное? В Бидар, али Джуннар, али дальше куда. Его, чужеземца, приметят, но проверять с пристрастием вряд ли станут, не то что индуса, зашедшего глубоко на мусульманскую землю. Или надо, чтоб он пронес рецепт приготовления булата в какое-то определенное место? Чтоб там его встретили и убили доверенные люди? Так, может, и чувства Лакшми не так сильны, как хочет она показать? Да ну, ерунда, отмахнулся он от грустных мыслей. Просто догадался Дурмукха, что девушка с чужеземцем убежать захочет. Так и случилось.

Афанасий заставил себя встать на ноги, поняв, что, предаваясь этим бессмысленным сетованиям, тянет время. А надо было поспешать.

Отряд обезьяньего царя движется медленно. Хоть и по просеке, но с обозом да с детьми. И в лесу освободить сына кузнеца гораздо легче, нежели когда его в лагерь укрепленный заведут.

Только вот еще одна неприятная мысль кольнула Афанасия. Как выглядит Натху, сын кузнеца, он не знает. Выходит, всех детей надо спасать, а потом тащить их в деревню. Или сразу в Парват? Ну да, лучше в город, к Лакшми с ее воинами под крыло. Ведь если он приведет детей обратно в деревню, Хануману и его людям ничего не стоит напасть снова.

Купец вцепился пальцами в кудри, стараясь унять гудящий в голове рой мыслей. Ноги его тем временем скрадывали версты просеки размеренным шагом бывалого путешественника. До темноты он успел отшагать их не то пятнадцать, не то все двадцать. С каждой верстой все заметнее становились следы, оставленные большим отрядом. Обрывки, объедки, вырванные из одежды ниточки на ветвях.

Но догнать отряд до темноты он все же не успел. Заночевать пришлось прямо в лесу. Спать он решил на дереве, чтоб не смогли добраться до него хищники, хриплые голоса которых опасно зазвучали под сенью засыпающего леса. Нашел подходящее дерево, взгромоздил тело в удобную, как седло, развилку ветвей и прикрыл глаза. Сначала сон не шел, не давали покоя грустные мысли. Потом, убаюканный шепотом ветерка и покачиванием ствола, наконец уснул.

И приснилась ему просторная, озаренная свечами комната с огромным ложем посередине. Белые простыни. Балдахин со свисающими нитями речного жемчуга. Лакшми, нежно обвивающая его шею прохладными мягкими руками. Глядя Афанасию в глаза своими бездонными и черными, как сама ночь, она ласкала его, нежно поглаживала его горло, с каждым разом сжимая все сильнее. Купцу стало трудно дышать. Он хотел отвести руку танцовщицы, но не получилось — ее пальцы сжимались все сильнее. Он трепыхнулся пойманной птицей, попытался высвободиться. Не вышло. Лакшми же тряхнула его, как приготовленного к закланию агнца, и сбросила с кровати, но руки ее при этом не разжались, а начали растягиваться вслед его падению. От ужаса купец хотел закричать. Но не смог.

Неожиданно он осознал, что проснулся и сидит на высоте в два человеческих роста на ветке, которая трясется и выскальзывает из-под него, как норовистый конь. И горло его сжимают не пальцы Лакшми, а толстый канат, шевелящийся, будто живой.

Он снова попытался закричать, но издал лишь тихий хрип. Канат на его горле сжался еще сильнее, окончательно перекрывая дыхание. «Змея, — понял Афанасий. — Змея-душилка, что не жалит, а ловит в свои кольца и сжимает в них, не давая вдохнуть». Афанасий задергался и потерял равновесие.

Полет вниз оказался недолгим. Закончился он полновесным ударом о мягкую землю. Основная его тяжесть пришлась за гада. Тот конвульсивно дернулся и чуть ослабил давление. Прежде чем оно снова усилилось, купец успел подсунуть руку под одно из колец. Оторвал его от себя. Вдохнул показавшийся невероятно вкусным воздух. Хрипя и обливаясь потом, катаясь по земле, он начал оттягивать от себя чешуйчатое тело, как жмущий воротник. Медленно, неохотно кольца стали поддаваться, растягиваться. Афанасий сумел подсунуть под них вторую руку. Видимо, змея поняла, что жертва ей не по силам. Обмякла, скатилась на землю и беззвучно исчезла в кустарнике.