Артур Конан Дойл - Дядя Бернак

— В окно, Жерар, в окно! — крикнул Саварей.

Молодой гусар спрыгнул с седла и с ловкостью клоуна проскользнул в маленькое четырехугольное окошечко, бывшее в нижнем этаже мельницы. Через несколько минут Жерар раскрывал перед нами дверь; с его рук и лица капала кровь.

— Он убежал по лестнице, — сказал он.

— Тогда мы можем не торопиться, потому что он не может миновать наших рук, — сказал Саварей, когда мы слезли с лошадей.

— Вы, кажется, испытали на себе первые изъявления восторга Туссака при виде нас? Я надеюсь, вы не опасно ранены?

— Пустячные царапины, генерал, больше ничего!

— Вот ваши пистолеты! Где же мельник?

— Я здесь, — сказал коренастый лохматый мужик, появляясь в дверях. — Что это за шум? Вы, господа, точно разбойники, врываетесь на мельницу! Я спокойно сидел за чтением газеты и курил трубку, как имею обыкновение всегда проделывать это вечером, вдруг, ни слова не говоря, человек врывается ко мне через окошко, осыпает меня осколками стекол и открывает мою дверь своим товарищая, которые ожидают снаружи. Я и так имел сегодня довольно всяких волнений со своим жильцом, а тут еще врываются целых трое! — В вашем доме скрывается злоумышленник Туссак!

— Туссак?! — крикнул мельник, — ничего подобного. Его зовут Морис, это торговец шелком!

— Это именно тот, кого мы ищем! Мы явились к вам по приказу императора.

Скулы лица мельника вздрогнули, когда он услыхал это слова. — Я не знаю, кто он, но за ночлег он предложил мне такую хорошую плату, что я оставил его в покое и не расспрашивал ни о чем. В наше время не приходится требовать удостоверения личности от каждого из своих постояльцев. Но если вы явились по приказу императора, то я, конечно, не стану мешать вам. Должно отдать справедливость, этот Туссак был все время самым спокойным жильцом; впрочем, так было до сегодняшнего утра, когда он получил письмо.

— Какое письмо? Говори правду, бездельник, не то и тебе не сдобровать!

— Это письмо принесла какая-то женщина! Я говорю вам все, что знаю. Он точно обезумел, прочтя его. Я ужасался, слушая его речи. Он бесновался весь день, грозил убить кого-то. Я буду счастлив, когда он уберется отсюда!

— Теперь, господа, оставим здесь лошадей, — сказал Саварей, обнажая саблю. — Тут нет ни одного окна, через которое он мог бы бежать. Надо убедиться, заряжены ли наши пистолеты, а там мы быстро справимся с ним! Узкая винтовая лестница вела в маленький чердак, освещаемый расщелиной в стене. Остатки дров и подстилка из соломы показывали, что именно здесь Туссак проводил свои дни. Но здесь его не было, так что, очевидно, он спустился по другой лестнице. Мы спустились вниз, но дальше нам преграждала дорогу массивная, тяжелая дверь.

— Сдавайся, Туссак! — крикнул Саварей, — попытки бежать будут бесполезны!

Хриплый смех раздался из-за двери.

— Я никогда не сдамся! Но хотите ли, я заключу с вами договор? У меня есть маленькое дельце, которое нужно обделать обязательно сегодня ночью. Если вы оставите меня теперь в покое, завтра я сам приду в лагерь, чтобы отдаться в ваши руки. Мне нужно заплатить маленький должок; я только сегодня узнал, кому именно.

— Вы просите невозможного!

— Поверьте, это избавит вас от многих волнений и неприятностей. — Мы не можем дать такую отсрочку. Вы должны сдаться!

— Но в таком случае вам придется поработать, чтобы взять меня! — Вы не можете скрыться. Сдавайтесь! Ну-ка наляжем на дверь все трое!..

Раздался короткий сухой звук пистолетного выстрела через замочную скважину, и пуля, прожужжав у нас над головами, впилась в стену. Мы сильнее налегли на дверь; плотная и тяжелая, она обветшала от времени и скоро поддалась нашим усилиям. Мы вбежали с оружием в руках, но комната была пуста…

— Куда черт унес его? — крикнул Саварей, оглядываясь. — Ведь мы в самой последней комнате, других тут нет.

Это была четырехугольная пустая комната, если не считать нескольких мешков с рожью. В самом дальнем конце ее было окошко; оно было растворено настежь и около окня лежал еще дымящийся пистолет. Мы все устремились туда и, выглянув в окно, не могли сдержать крика удивления. Расстояние от земли было настолько велико, что нельзя и думать было выпрыгнуть оттуда, не рискуя сломать себе шею, но Туссак воспользовался тем обстоятельством, что телега с мешками хлеба была плотно придвинута к мельнице. Это уменьшило расстояние между окном и землею и ослабило силу удара о землю. Но даже и теперь удар был настолько силен, что Туссак сразу не мог встать, и, пока мы сверху смотрели на него, он лежал, задыхаясь, на куче мешков. Услышав наш крик, он взглянул на нас, погрозил нам кулаком и, быстро спрыгнув с телеги, вскочил на лошадь Саварея и помчался через холмы; его черная борода развевалась по ветру. Выстрелы, посланные вдогонку, не причинили ему вреда. Едва ли надо говорить, с какой быстротой сбежали мы по шаткой, скрипучей лестнице и вылетели в раскрытую дверь мельницы. Несколько минут еще, и мы уже вскочили на лошадей; но этого времени ему было вполне достаточно, чтобы удалиться от нас на довольно большое расстояние, так что всадник и лошадь на зеленом фоне холмов казались нам мелькавшей черной точкой.