Юрий Торубаров - Таинственный двойник

И опять ходят друг против друга. Изловчился князь, удар крепкий получился. Отлетает и боец, только чубом мотнул да губы поплотнее сжал. Гости возрадовались: если князь постарается, выкладывай, хозяин, деньгу. Да рано радовались. Чуть согнулся боец, тряхнул головой и пошел на князя. Тот встретил его ударом, да отбил его левой рукой боец и вдарил в открытую грудь князя. Отлетел Симеон и… свалился на землю. Застыли гости, ликуют горожане.

Отступил на шаг Вышата:

– Кто же честь спасет?

Все отворачиваются. И вдруг вскакивает молодой боярин.

– Дозволь, хозяин, мне попробовать.

Не успел отец одернуть его. А когда тот брякнул, поздно было осаживать. Кивает боярин, мол, иди. Глухой недобрый шепот за его спиной: «Не жалеет молодую душу, лишь бы честь молодого боярича поддержать».

И поддержал! Зря – увидав его перед собой, снисходительно заулыбался боец. Недолго приглядывался боярич. От удара бойца ловко увернулся, а в ответ так съездил в ухо, что у того помутилось в глазах. Тут-то он его и добил. Прямым, в грудь. Рухнул боец, отлетев к толпе, свалившись к ее ногам. Видать, на князя силы свои потратил. Возликовали гости, а пуще всех хозяин. Да и дочка таким взглядом встретила победителя, что тот враз превратился в побежденного.

– Елисей! Елисей! – скандировала толпа, провожая победителя.

Откуда только узнали его имя, досель неизвестное на Руси. А отцы их были очень довольны. Правильно подметили киевские бабы: быть, видать, свадьбе.

На слуху всего города стало греметь имя боярича. С нескрываемой завистью смотрели гости на вернувшегося к ним Елисея. И его было не узнать. Взгляд стал надменный, на лице – печать гордыни. Но… все прощается победителю. Слава слепит не только победителя.

Вернувшийся из Киева Василько прежде всего направился к Даниилу. Даниил, увидев в окно въезжающую карету брата, выскочил на крыльцо. Их встреча была по-братски теплой, сердечной. Обнявшись, Даниил со смехом сказал:

– А ты счастливый, прямо к обеду пожаловал.

– Да я специально так сделал!

Они рассмеялись.

– Ну пошли! – сказал Даниил и, подхватив под руки брата, повел его в едальню.

По русскому обычаю, осушили кубки. Закусив, Даниил, глядя веселыми глазами на братца, сказал:

– А я в Рим еду.

– В Рим? Ты?

Тот кивнул.

– С чего бы то?

– Пока ты там смотрел бои кулачные, папа прислал ко мне своего монаха Алексея.

– Чего же хочет Иннокентий?

– Ну! – Даниил поднял кубок.

Он пил долго, не торопясь. Закончив питье, вытер рукой усы и бороду. Взял малосоленую севрюжку, посмотрел на нее и разорвал пополам.

– Держи! – и подал половину.

Они посмаковали рыбину. Затем Василько сказал:

– Ты мне не ответил, чего же хочет Иннокентий.

– А! – махнул рукой Даниил, – все, что хотел раньше – принять в свое лоно.

– Да, – покачал головой брат, – настырен папа.

– А что ему не настырничать? Он спит и видит Русь подгрести под себя. Где он еще возьмет таких соболей, мед. Будет откуда для своих походов воинов черпать.

– Так на кой он тебе сдался?

Даниил встал с сидельца, подошел к окну. На дворе незаметно подкрадывалась осень. Кое-где стала золотиться листва. Холодный ветер, проникавший с улицы, крутил у ограды опавшую листву. Он вернулся на свое место, тяжело вздохнул, почему-то посмотрел на иконостас.

– Обещает издать свою буллу и объявить Крестовый поход на мусульман – так рассказал мне его нунций. Ради этого я готов на все. Ты знаешь, когда я стоял на развалинах Козельска, у меня так трепетало сердце, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Какие люди там жили! Святые! И они отдали свои жизни, чтобы сказать нам, живым: «Любите свою землю, берегите ее!» И не успокоится мое сердце до тех пор, пока на этой земле будет господствовать татарская нечисть! Вот поэтому я еду в Рим. Только, брат, об этом никто не должен знать.

И вновь взялся за кувшин.

– Об этом меня и предупреждать не надо. Только охрану возьми, – Василий поднял кубок. – За твой удачный поход!

…Осень выдалась богатой. Летом вовремя прошло несколько хороших дождей, и смерды умаялись убирать урожай. Давно известно, что у торгового человека нюх особый. Как бы само собой, но боярская площадь заполнилась торговыми людьми. Каких только товаров ни навезли и для бояр, и для смердов. Какой одежды ни встретишь: тут тебе и порты, корзна, луды, перегибы, сустуги, убрусы, сапоги, лапти, плащи. А ткани: и льняные, и шерстяные, и поволоки греческие. Украшения – смотришь, и глаза разбегаются: цепи золотые, пояса разные. Есть и золотом шитые, с жемчугом и каменьями, золотые с капторгами. Браслеты – и золотые, и серебряные. А от бус разных голова кругом идет. Немец инструменту навез разного: тут и лопаты, и серпы, косы, топоры… Всё есть.