Филип Гриффин - Королева легионов Афины

— Да, она действительно обладала мужеством и силой духа, достойным мужчины. Но все же… — Клематий подошел к Кордуле, по-прежнему стоявшей возле окна. — Пинноса была крупной женщиной, но не мужеподобной. Более того, иногда она казалась мне поразительно женственной. Я очень хорошо помню день, когда она давала обет безбрачия. Она склонила голову, чтобы принять мое благословение. Ее волосы, расплетенные и свободно распущенные по плечам, прикрывали лицо. На мгновение передо мной оказалась сама воплощенная чистота и женственность, в самой прекрасной и возвышенной форме. Она смотрела на потир, и ее глаза, столь много повидавшие, тогда источали такую невинность, такую чистоту…

Епископа явно беспокоила какая-то мысль. Он повернулся к Кордуле, чтобы осторожно высказать то, что его тревожило.

— Вы упомянули, что Марта и Саула «как обычно были с молодыми вассалами». Они что… э… они же не… Во имя Господа, как же мне говорить на такую деликатную тему? Они…

— Вы хотите знать, хранили они верность своему обету или нет? — с горечью рассмеялась Кордула. — О, об этом не беспокойтесь, Ваша Милость! Именно потому, что Марта и Саула так ценили общество мужчин, они берегли свою девственность более тщательно, чем большинство из нас! — С грустной улыбкой она вернулась к столу. Пока Кордула накрывала холстиной мертвую голову и увязывала ее в мешок, улыбка постепенно угасала. — Поверьте, Ваша Милость, я могу свидетельствовать о чистоте всех моих воинов и большинства знатных женщин, — теперь ее глаза наполнились слезами. — Вы прекрасно знаете, что именно ради этого я осталась здесь, а не присоединилась к ним на Небесах.

— Простите меня! Я ни в коем случае не хотел намекнуть на…

— Мне не за что вас прощать, Ваша Милость, — тихо произнесла Кордула, не сумев сдержать дрожь в голосе. Она глубоко вздохнула и, посмотрев епископу в глаза, добавила: — Больше не за что.

Она взглянула на своих детей, слушавших ее как зачарованные.

— Однако, Ваша Милость, хоть мы и почитаем за великую честь принимать вас у себя, но снега на дороге становится все больше, а солнце садится все ниже.

— Мам, а почему он не остался? — жалобно спросила Бриттола, когда они запирали двери и оконные ставни на ночь. — Он мне понравился. Он хороший.

— Твоего отца нет дома, значит, оставлять гостей-мужчин на ночлег неприлично. — Кордула старалась избегать пристального взгляда дочери, прячась за хлопотами вокруг очага. — К тому же Его Милость торопился, ему нужно было вернуться в Лондиний, [1] Лондиний — название Лондона во времена Римской империи. а потом в Кельн, где он сейчас очень нужен.

— Мама, а лошади батавские [2] Батавы (лат. Batavi) — германское племя, населявшее долину Рейна. В XII веке до н. э. были покорены римлянами и считались с того времени преданными союзниками Рима. такие же большие, как у Его Милости? — спросил сын.

— Ну, не такие же, но обычно они довольно крупные. — Она поставила на очаг сковородку, положила в нее рыбину, добавила немного воды и стала отщипывать листочки от висевших рядом пучками пряных растений, укладывая их вокруг рыбной тушки. — Ваш отец как-то рассказывал, что дедушка раньше держал в своей конюшне нескольких кобыл батавской породы. Только жеребцов у него не было. Считал, что они слишком широки в холке, а ему хотелось вывести быстроногую породу. — Она замолчала, посмотрела на поднимавшийся дымок и улыбнулась. — Он любил шутить: «Когда беда стучит в ворота, лучше быстро ехать, чем долго сражаться».

— Мне так нравится, когда ты рассказываешь о прошлом, мама! Ой, расскажи нам еще! — просила Бриттола. — Пожалуйста, расскажи про…

— Расскажи нам о тетушке Урсуле! — вмешался ее брат. — Ты никогда о ней не говоришь!

Бриттола затаила дыхание, услышав просьбу брата. Кордула замерла. Дети заметили, как сжались и побелели от напряжения ее пальцы, обхватившие ручку сковородки. Она медленно склонила голову, мучительно долго вздохнула и лишь затем повернулась к ним лицом. Дети приготовились к отповеди. Они уже знали, что заговаривать о тетушке Урсуле было нельзя, ни под каким предлогом.

Бриттола развернулась к брату, состроила суровую мину и уже была готова наброситься на него с укорами, как услышала тихие слова матери:

— О тетушке Урсуле? Вы хотите, чтобы я вам рассказала о тетушке Урсуле? — К огромному их удивлению, ее голос был совершенно спокоен.

— Д-да… — осмелела Бриттола. — Мы знаем, что нам нельзя об этом спрашивать, но мы бы очень…