Энтони Хоуп: Пленник замка Зенды

Ну вот. Наконец-то я с этим разделался, и, признаться, очень рад. Родословные знатных семейств — тема чрезвычайно опасная. Готов присягнуть, что история любого именитого рода изобилует скандальными эпизодами. Ах, какое тут открывается поле деятельности для сплетников! Сколько всего они могут вписать между строк «Книги пэров»!

Впрочем, меня эти домыслы ничуть не трогают, и я был бы рад, если бы жена брата последовала моему примеру. Но, увы, ее-то как раз просто до бешенства доводит и моя рыжая шевелюра, и длинный нос, и вообще моя внешность. Она воспринимает ее как личное оскорбление. Правда, она, видимо, сама чувствует некую шаткость своей позиции. И, понимая, что меня, как и любого прочего смертного, невозможно винить за те, а не иные черты лица, она изо всех сил старается выискивать во мне мыслимые и немыслимые недостатки. По ее словам выходит, будто я веду совершенно никчемное существование, да и вообще даром копчу небо. В этом я с ней никогда не мог согласиться. Мне-то уж наверняка лучше известно, даром или нет я живу. Вот почему могу заявить с полной ответственностью: если Розе мое пребывание на земле и мой образ жизни не доставляет радости, то я, напротив, получаю и от того и от другого живейшее удовольствие.

Во-первых, я успел довольно многому научиться, и это само по себе доставляет мне огромное наслаждение. Сперва я учился в немецкой школе, затем — в немецком университете. Теперь я владею немецким столь же свободно, как и английским. С французским языком у меня тоже сложились вполне неплохие отношения. На итальянском я свободно болтаю. Несколько хуже обстоит дело с испанским, но и на нем я могу объясниться на улице и даже — в случае надобности — кого-нибудь обругать. Я никогда не отличался особенным изяществом в фехтовании, однако рапирой владею неплохо, да и стреляю достаточно метко. Верхом я могу ездить на любом животном, если только у него есть спина, и, наконец, смею заметить, несмотря на пламень моей шевелюры, я отличаюсь достаточным здравомыслием.

Конечно, многие, наверное, как и Роза, возмутятся, почему я не хочу посвятить свои знания и свой разум какому-нибудь достойному и полезному занятию. На это я могу возразить, что в равной мере не просил своих родителей наделять меня охотой к перемене мест и занятий, а также оставлять в наследство две тысячи фунтов годового дохода. Но судьбе было угодно, чтобы любезные родители наградили меня и тем, и другим, и тут уж ничего не поделаешь.

А теперь поспешим, дорогой читатель, вернуться в столовую Рассендиллов, где милейшая Роза — да благословит Господь ее простодушие! — обратилась ко мне с одной из тех речей, которые она обычно произносит на различных собраниях. Впрочем, Роза и дома говорит всегда так, словно выступает перед солидной аудиторией.

— Знаете, Рудольф, чем отличаетесь вы от своего брата? — риторически вопрошала она. — Ваш брат сознает, сколь серьезные обязательства перед обществом налагает высокое положение вашей семьи. Вы же извлекаете из этого положения одни преимущества.

— Милая Роза, — смиренно ответил я. — Ну как вы до сих пор не поймете: то, что люди попроще почитают за привилегии и удовольствия, люди нашего круга называют своими священными обязанностями. Мне кажется, это самая очаровательная уловка из всех, которые изобрели наши предки.

— Как вам не стыдно говорить такое! — гневно вскинув голову, укорила она меня. — Я знаю, какое лестное предложение вы получили от сэра Джекоба Борродейла.

— Ну нет! Благодарю покорно, — поспешил отмежеваться я от сэра Борродейла.

— Но всем известно: через полгода сэр Джекоб станет послом. Если бы вы согласились поехать с ним, он добился бы для вас должности атташе. Соглашайтесь, Рудольф, доставьте мне удовольствие.

Нельзя сказать, что я горел желанием посвятить ближайшие годы жизни общению с сэром Джекобом. Однако сердце не камень, и, видя, как моя прелестная родственница заламывает руки, самым отчаянным образом уговаривает и даже молит меня, я начал испытывать сильнейшие угрызения совести. К тому же я вдруг подумал, что должность, которую мне предложил сэр Джекоб, не столь плоха, как те, что сулили мне раньше. Собственно, мне предлагали за жалованье пожить в незнакомой стране, что, при склонности моей к путешествиям, показалось мне весьма заманчивым. Вот почему, предоставив Розе исчерпать поток красноречия, я соблаговолил сменить гнев на милость.

— Ну что ж, дорогая сестра, — сказал я, — если за ближайшие полгода не произойдет ничего сверхъестественного, а сэр Джекоб не раздумает взять меня с собой, обещаю принять его предложение.