Фредерик Марриет: Служба на купеческом корабле

Никлас Форстер, на свое счастье, обладал очень странным темпераментом: ничто никогда не могло вполне рассердить его. Он вечно думал о чем-нибудь постороннем, и когда поступки или речи его жены вызывали в нем вспышки гнева, новое течение мыслей скоро изглаживало из его ума причину этого неудовольствия. Однако, раздумывая о таких припадках, он невольно говорил себе, что будет спокойнее, когда небо отзовет миссис Форстер в лучший мир. Наконец эта идея вполне овладела его воображением. Вечные волнения жены до такой степени нарушали его планы, что, видя невозможность выполнить их, он мысленно откладывал все, что считал важным, на то время, когда миссис Форстер умрет.

— Ну, мистер Форстер, скоро ли вы явитесь к обеду? Бее остынет. (Обед состоял из холодной бараньей лопатки). Или вы совсем не желаете обедать? Бетти, убери со стола; мне нужно дело делать, и я больше не стану ждать.

— Иду, иду, дорогая, только пружину нельзя бросить, — продолжая работать и приставив к глазу увеличительное стекло, ответил Никлас.

— Идите! И Рождество идет, а обед уходит, могу это сказать вам.

Никлас, у которого не было недостатка в аппетите, знал, что раз баранина отправится в буфет, будет трудно извлечь ее обратно, а потому отложил часы и вошел в комнату.

— Вот и я, дорогая, мне жаль, что я так долго заставил тебя ждать. Батюшки! Да ведь баранина-то, действительно, совсем холодная, — сказал Никлас, отправляя в рот большой кусок мяса и совсем забыв, что уже он два раза обедал этой же самой лопаткой. — Я чиню отличные часы мистера Тобина, но, кажется, мое приспособление, когда я его закончу…

— Закончишь, нечего сказать! — колко возразила ему жена. — Когда ты оканчивал что-либо, скажи на милость?

— О, дорогая, — ответил муж с рассеянным видом, — я окончу, когда ты умрешь.

— Когда я умру? — взвизгнула его жена. — Когда я умру! — продолжала она, упирая руки в бока и вскочив со стула. — Предупреждаю вас, мистер Форстер, что я еще долго проживу вам назло. Уж не в первый раз вы говорите это; но, поверьте, я еще протанцую по вашей могиле, мистер Форстер!

— Да ты не поняла меня, я совсем не то хотел сказать.

— Дудки! Именно то и хотел сказать. Вот что я получаю в награду за мои заботы о твоем благосостоянии, за то, что я, как раба, тружусь целыми днями! Но ты неисправим, Форстер; посмотри на себя: ты взял табак из табакерки вместо соли из солонки. Ну, какой же здравомыслящий человек станет есть баранину с табаком!

Ах, Боже мой, правда! — сказал Форстер и стал класть табак не в табакеру, всегда лежавшую подле него, а в солонку.

А кто теперь станет есть соль, дурак? Я не дурак, миссис Форстер, — ответил наконец рассерженный Никлас, — я ошибся; я вижу что ошибся.

Ах; да, ты послала Бетти со стеклами к капитану Симкинсу?

— Конечно, — ответила она. — Не смотри я за твоими делами, не знаю, что было бы! И предупреждаю вас, мистер Форстер, если вы не постараетесь найти больше работы, так нам скоро нечего будет есть. За последнюю неделю я получила только семнадцать шиллингов и шесть пенсов; как мы заплатим этим за квартиру и дрова, за мясо и напитки — объясни, я этого не понимаю.

— Что делать, дорогая? Я никогда не отказываюсь от работы.

— Не отказываешься? Нет. Только ты должен находить больше работы.

— Я могу починить часы и сделать телескоп, но создать дела не могу, — ответил Никлас.

— Можете и должны, мистер Форстер, — продолжала она, унося остатки баранины как раз в ту минуту. когда ее муж мысленно наметил следующий кусок, — а если не сделаете этого, вам нечего будет есть.

— По-видимому, так, дорогая, — сказал кроткий Никлас, борясь за табакерку, — но я, право, не знаю…

— Ах, Форстер, если бы ты не принадлежал к числу величайших…

— Нет, нет, нет, дорогая, — в припадке скромности прервал ее Никлас — Я не принадлежу к числу величайших оптических мастеров нашего времени, хотя когда я покажу миру мое усовершенст…

— К числу величайших мастеров! — фыркнула она. — Я хотела сказать: «К числу величайших дураков!»

— Это дело другого рода, моя дорогая, но…

— Без «но», Форстер; выслушай и не прерывай меня. Кто когда-нибудь приносит тебе вторично трубку или часы, поправленные тобой?

— Зачем их приносить ко мне после того, как я все там привел в порядок?

— Так зачем приводить их в порядок?

— Зачем? — с изумлением проговорил Форстер.

— Да, почему бы не оставлять где-нибудь неплотно завинченного винтика, чтобы люди опять приходили к тебе со своими вещами? Вот как надо вести дела.