Дмитрий Алкар: Черная Кровь Победы

Когда комиссар без стука отворил дверь в командирскую комнату, тот не спал. Горела настольная лампа. Комполка что-то читал, щурясь поверх очков на текст потрепанной книжки.

— Да?

— Товарищ Устинов! Срочное дело государственной важности! — Отчеканил Колесниченко, распахивая дверь, и в нее ввалился Федот, чьи руки продолжал придерживать командир караула. Следом вошел и Саша.

— Что случилось, товарищи? Этот офицер напился на дежурстве? Или..?

— Или. Судя по всему он — изменник Родины и шпион. Сегодня это вскрыл Александр Рябов. С учетом сложности и важности дела — необходимо было поставить вас в известность. Хотя это и моя епархия. Потому что надо ставить в известность штаб Округа по всем каналам.

— Да что случилось? — Комполка вскочил на ноги и в два шага оказался рядом с Федотом. Тот сжался. — Это предатель? Доложите!

Колесниченко нахмурился, но стерпел приказывающий тон комполка — комиссары никогда не подчинялись армейским командирам. Однако ситуация принуждала терпеть.

— Могу сказать, что этот товарищ выписывал ряд важных сведений из библиотеки особой части. Начиная от ТТХ танков, стоящих на окраине Баку для защиты нефтепромыслов, так и до самого важного — новых данных относительно месторождений и строительства веток трубопровода от основных пунктов добычи. Совершенно секретных. Вы же знаете о Мосуле…

— Черт. Это серьезно. — Комполка помрачнел и, наклонившись к Федоту пнул его между ног. Тот согнулся и рухнул на пол, подвывая. — Предатель. Доказательства, я так понимаю, пудовые, иначе бы вы не пришли?

— Даже самый гуманный трибунал не оправдает. Действительно серьезно.

— Тогда я звоню в штаб Округа, а вы выезжаете по своей части. Утечка может быть?

— Никто не в курсе. Не держите меня за дурака, товарищ Устинов. Нас учат правильно работать.

— Хорошо. — Устинов повернулся к столу и поднял трубку телефонного аппарата.

Колесниченко обернулся к Саше Рябову:

— Товарищ Рябов, это все еще не закончилось, но я вам гарантирую — когда дело решится, то я напишу докладную о приставлении вас к внеочере…

Комиссар падает на Рябова, подавившись фразой. Короткие злые хлопки: раз-два-три. Иванов всхлипывает, и Саша даже не успевает оглянуться, чтобы понять что происходит. По боку проходит острая сталь, и он падает, придавленный сверху грузом тела Колесниченко.

«Это какой-то страшный сон! Что происходит? Война? Черт?!». Больше мыслей у Саши нет. Удар затылком о холодный (в это время года? Под Баку?) пол отключает его на несколько секунд.

Какой-то жутко искаженный голос, в котором Александр ловит интонации Иванова, всегда жутко въедливого, но своего парня для всей части, прохрипел что-то«…вы… но… Усти…» и замолк.

В голове у Рябова крутилась смутно знакомая фраза «И падут народы перед… И падут народы перед…», но никак не завершалась. Какой-то бред, из которого его вывела резкая боль в бедре и чей-то спокойный голос.

— Все уже дохлые?

Это же голос комполка!

— Сейчас проверю, командир. — Голос Федота?

— Хорошо. Ну ты и попался. Вот как теперь это разгребать, а?

— Не знаю. Резидент все же не я. — Какой-то гадкий смешок.

«Резидент?». У Саши что-то начало скручиваться в узел. Одновременно в животе и в сознании. Становясь на свои места. Если бы еще так не кружилась голова и не болел бок, он бы уже что-нибудь предпринял, все решил до конца. Наверное.

Резко появившийся и почти мгновенно затихший хрип. Противный звук.

— КППшник теперь точно готов. — Это снова голос Федора Шуринова.

— Остальных проверь. — Да, это голос комполка. И ничей больше. — А я пока решил следующее. Они были шпионами. И хотели меня убить, правильно?

— Хороший ход. Ну и туша у этого комиссара. — С Рябова опрокинулось тело комиссара. Или ему хотелось в это верить, или действительно он еще дышал. Пока дышал.

В глаза Рябову уставились глазенки Федота. Странно, раньше они не казались ему скользкими и какими-то необычными, но сейчас ему было не до рефлексии. Федор вздрогнул и хотел что-то сказать. Рябов же видел перед собой крысу. Здоровую, лоснящуюся, только что нажравшуюся падали крысу с острыми-острыми зубами. Он снова чувствовал себя в юности на Карантине и в первый год в армии, в Средней Азии.

— Отъелся, да? Ну, так вот, они хотели меня убить, а ты меня спас, прибежав на крик. Конечно, контрольные удары сложно будет объяснить, поэтому режь этих по-другому, иначе можно угодить под удар.

Федот не отвечал. В нескольких сантиметрах от лезвия его ножа было сердце Рябова, но он не мог пошевелиться. Почему-то все его внимание было сосредоточено только на глазах Александра. Он не думал ни о чем, кроме его жалящего, проникающего до глубин души взгляда. «Как наваждение какое-то» мелькнуло в его голове. И это была его последняя мысль, потому что Саша вскинул руку и пороховой дым заволок его сознание навсегда.