Алексей Иванов - Сердце Пармы

Стражник пропустил его, оглядывая изумленными глазами. Матвей, шатаясь и налетая плечами на стены, прополз по тайнику, вскарабкался по лестнице и вывалился из колодца Тайницкой башни прямо на руки Ваське Калине.

— Княжич? — воскликнул Калина. — Живой? Вот это да!..

— Дай пожрать, — ответил Матвей.

Проснулся он чуть ли не в полдень. Сразу слез с нар и пошел к отцу. Он шагал улочками Чердыни, глазел по сторонам. Сначала ему показалось, что народу здесь куда меньше, чем было в Покче: не было толчеи, суеты, гама, как на торжище. В Чердыни царил порядок Ратники не торчали на валах, не толпились у бойниц башен, не сидели кучами где попало, зубоскаля на проходящих мимо девок. Бабы не вопили, не причитали, не ругались, а, собравшись кружками, латали одежонку, что-то плели, возились с детьми. Мужики чего-то копали, пилили и кололи дрова, занимались какими-то необременительными и кропотливыми работами: сбивали бочки, резали доски на причелины и наличники, стругали ложки и кочедыки, правили косы, пилы и топоры. Где-то звенели молотки кузницы, у колодца зевал стражник. Не громоздились бесполезные возы, не мычали голодные коровы. Скотины вообще не было — только кони, а из живности — несколько псов и вездесущие кошки. Матвей презрительно щурился, но в душе закипала досада. Он зло сплюнул под забор, где не росли лопухи с крапивой: а-а, теперь все равно.

В отцовском доме оказалась толпа народу — старичье, молодухи с младенцами, больные и раненые. Сам отец сидел в маленькой полутемной горенке. Он был в кольчуге на голое тело, в простых штанах, босой.

— Садись, — кивнул он Матвею на лавку.

Матвей уселся боком, чтобы не глядеть отцу в глаза. Уставился в проем двери в соседнюю клетушку, где молодуха кормила грудью сосунка. «Может, братец мой Ивашка? — подумал Матвей о младенце. Брата он еще ни разу не видел. — Не-е, мать бы его сама кормила, это не он… Тоже Бог послал подарочек — братца… Да плевать. Князем-то по старшинству все равно мне быть. А этому… Может, завоюю ему какое княжество подальше — Пелымское, или Кодское, или Кондинское… А может, Ивашку Бог приберет.» Матвею давно стала безразлична семья: отец, мать, сестренка, исчезнувшая в кудымкарской дали, братец вот новоявленный… Матвея занимала своя жизнь: яркая, страстная, полная жгучей надежды на власть и славу.

— Знаю я уже, как Юмшан хитростью Покчу сгубил, — перебил его мысли отец. — Можешь не рассказывать…

— Юмшан? — вскинулся Матвей. — Сын Асыки?

— Ну не царя ж Давида, — устало ответил отец. — И вот что я о тебе думаю… Не будем о том, почему так вышло. Поздно уже. Но после Покчи воеводой я тебя поставить не смогу. А простым ратником — княжья честь не позволяет. И решил я, что гонцом тебя отправлю.

— Каким гонцом? — изумился, встопорщившись, Матвей.

— Вогулы пришли только за победой, — не отвечая сразу, продолжил князь. — Они осаду хоть до ледостава держать будут. А нам столько не сдюжить. Месяц-полтора — и мы слабеть начнем. Нам помощь нужна.

— Откуда же ее взять? — хмыкнул Матвей. — В Москву мчаться?

— Не в Москву. Ближе. В Перми Старой по Вычегде нынешним летом ведет перепись московский дьяк Иван Гаврилов. При нем — полк устюжан с новым воеводой Андреем Мишневым. Вот на Вычегду и надо тебе лететь.

— Что ж, — сразу с облегчением согласился Матвей. — Дело любопытное. Не то, что за острожными стенами сидеть и тараканов давить.

Отец исподлобья глянул на него, как обжег взглядом.

— Одному идти иль с провожатыми? — пряча за деловитостью смущение, начал расспрашивать Матвей. — По Каме иль через Чусовское озеро?

— Что вверх по Колве, что вниз — думаю, одинаково. Вогулы везде дозоры поставили. Так что лучше через Чусовское озеро и Бухонин волок. Гаврилов и Мишнев, наверное, от Усть-Выма уже вверх по Вычегде ушли. Значит, с полуночного пути тебе до них будет ближе. А в провожатые дам тебе своего надежного человека, мужика, Нифонтом зовут, и епископова слугу Леваша, который, если нужда будет, подмоги потребует именем владыки. Ступай к Калине, он тебя снарядит.

Матвей поднялся, но почему-то помедлил. Вдруг отец еще чем напутствует?

— Чердыни судьбу тебе доверяю, — помолчав, тихо добавил князь Михаил. — Тебе ею княжить после меня. Не подведи, Матюша, прошу… Больно мне будет и горько любовь свою дырявой душе оставить.

Горло Матвея перехватило.

— Ладно, — хрипло произнес он и пошел из горницы, нахлобучивая шапку.

Калина, разглядывая Матвея, оживленно сообщил: