Иван Алексеев - Западня для леших

— Значит, колесико — дрянь, бесперспективно… — вдруг тихо, как бы про себя, пробормотал Михась.

— Ну да, я ж тебе объяснял! — слегка удивленно ответил Губан, сразу же закипая, как вода, в которую опустили кузнечную заготовку из горна. — Дерьмо! Одноразовое! Пружина устает! — Три удара кулаком по столу веско дополнили словесные аргументы.

— Слушай, Губан, — раздумчиво произнес Михась. — А ведь есть вещица, которая работает ровно один раз… — И замолчал.

— Ну, что за вещица? — нарушил Губан затянувшуюся паузу.

— Ручная бомба. С фитилем в бою неудобно возиться… Но если у колесика пружина, как ты говорил, от долгого сжатия все равно слабеет и может не сработать… Да и спусковой механизм громоздкий… Нет, ерунда! Но было бы здорово! — сбиваясь, путано и неуверенно выпалил Михась.

Губан сидел молча, глаза его сузились.

— Бомба, говоришь… — пробормотал он, глядя уже не на Михася, а куда-то сквозь него, в пространство, и добавил быстро, приказным тоном: — Так, топай домой, мне надо подумать!

На следующее утро, вернее еще ночью, до первых петухов, к спящему Михасю ввалился малец из дежурного десятка и звонко доложил:

— Боец Михась! Тебе велено срочно явиться к мастеру Губану!

Михась мгновенно оделся и, бесшумным стремительным бегом пролетев через спящий Стан, предстал перед Губаном. Тот в нетерпении ходил по избе, сжимая в руке измятый лист бумаги.

— Слушай, Михась! — не поздоровавшись, торжественно провозгласил он, потрясая кулаком с бумагой. — Пружина — ерунда! Не надо пружины! — Губан прихлопнул бумагу, оказавшуюся чертежом, к столу, ткнул в нее указательным пальцем. — Бечевка! Смотанная на ось! — выкрикнул он. — И никаких спусковых механизмов! Вот, смотри: это ось, это кольцо, выдергиваешь его вместе с бечевкой, колесико раскручивается, дает искру! А вот, в трубке, фитиль-замедлитель. И все, бросай!!! — радостно вопил Губан, уставившись на Михася, упиваясь своей гениальностью и явно ожидая ответного восторга.

— Не понял, давай еще раз, — Михась уткнулся в чертеж.

— Да как не понял? Ну, смотри же! — Губана просто распирало от гордости и самодовольства. — Это мы с тобой придумали!!! Видишь, вот запальная трубка, а вот…

— Михась! — прервал его воспоминания голос Разика.

— Я! — Михась вскочил, кивнул дедку и подбежал к десятнику.

— К ночи заступай с бойцами в караул разводящим. Сейчас сориентируйся по месту, оцени подходы. Хотя тут тебе все подробно объяснят. — Разик указал на дедка. — Выполняй!

— Йес, сэр!

Сменив посты, Михась некоторое время стоял во дворе, наслаждаясь тишиной и теплом летней ночи. Ему вдруг на миг, как в детстве, показалось, что все в этом мире хорошо и впереди его ждет одно только светлое и радостное. Он вспомнил, как океанский бриз развевал светлые, чуть рыжеватые волосы Джоаны, когда она, опираясь на резные перила, огораживающие ют «Принцессы», смотрела вдаль, туда, где за линией горизонта на всех парусах неслась им на выручку английская эскадра. Он даже задохнулся от счастливого предчувствия. Затем нахмурился: «Что-то не вовремя расслабился, разводящий! Так и службу завалить недолго!» — почему-то вздохнул и вошел в караульную избу.

В караулке было тепло и уютно, неярко светились лампада под образами и одинокая свеча на столе, возле песочных часов (механические пружинные часы были еще редкостью, и во всем передовом отряде их имел только Разик). Бодрствующая смена, в основном — молодняк, сидела вокруг стола и слушала начальника караула, десятника второго десятка Желтка. Желток рассказывал историю своего прадеда. Михась слышал ее не единожды, поскольку сам имел некоторое отношение к семейству Желтка: они были то ли четырех-, то ли пятиюродными родственниками, поскольку двоюродная сестра мужа сестры матери Желтка, то есть его дяди, была замужем за двоюродным братом отца Михася (Михась всегда путался в названии родственников и родственных связей). Он прекрасно знал, что Желток — это слегка переиначенное для удобства английское графское имя — эрл Шелтон, или, на французский манер (в те времена при английском дворе часто говорили по-французски, с ударением на последнем слоге) — Шелтон. Тем не менее Разик, когда прилег на лавку вместе с отдыхающей сменой, не стал сразу засыпать, а некоторое время лежал с открытыми глазами и слушал знакомый с детства рассказ, в который раз тихонько посмеиваясь в соответствующих местах, хотя сейчас эта история вызывала в самой глубине его сердца внезапные короткие уколы глухой тоски и боли, ибо он еще так и не получил ответа от монахов лесного монастыря, ведающих родовыми списками: может ли он мечтать о леди Джоане Шелтон как о своей невесте, или они состоят друг с другом в слишком близком родстве…