Пьер Бенуа: Забытый

— Сегодня у нас в Folies идет пьеса месье Поля Клоделя — «Златоглав». Я надеюсь, вы доставите мне удовольствие и зайдете между «вторым» и «третьим» ко мне в уборную выкурить папироску?

— Товарищ Лили, — заявил строгим тоном Жерис-хан, — вы забываете, что товарищ — военнопленный.

— А что из того? — вопросила директорша.

— Он не может быть оставлен на свободе в Мараканде, — пояснил Мишель Ворагин.

— В самом деле? — протянула Лили Ториньи, и краска гнева залила ее хорошенькое личико.

— Нужен приказ от кого вы знаете.

— Кого я знаю! Кого я знаю! Я имею право голоса в совете министров, полагаю. А если меня рассердят, я скажусь больной по возвращении — пусть вечером представление «Златоглава» будет отменено, завтра вспыхнет революция, вы это знаете не хуже меня.

Министры задумчиво понурили головы. Право, у меня был хороший защитник.

Раздался стук мотора. Роскошный автомобиль заворачивал на дороге.

— Мустафа точен, — заметил Азим Электропулос.

Мустафа — шофер-татарин в остроконечной каске, к которой приделаны предохранительные очки. В жизни моей не видал шофера в таком курьезном наряде.

— Садитесь со мной, — предложила Лили Ториньи. — Мы возвращаемся в Мараканду.

— Но в автомобиле всего шесть мест, — заметил Мишель Ворагин.

— А моя кобыла? — сказал я. — Я очень люблю свою лошадку и ни за что ее не брошу.

Маркиз Лашом-Аржантон вывел нас из затруднения.

— Все прекрасно разрешается, — заявил он. — Пусть месье займет мое место в автомобиле. Я поеду верхом. Это напомнит мне аллею Акаций.

Он вскочил в седло и собрал поводья. Вид у него был шикарный.

Мустафа взялся за руль. Мы уселись по местам. Но автомобиль не трогался. Жерис-хан с нетерпением поглядывал на часы, вделанные в браслет у него на руке.

— Чего мы ждем? — спросил я свою соседку.

— Татарского конвоя, — сказала она. — Нам нельзя вернуться в Мараканду без конвоя. Народ любит торжественность.

Тут прискакал в карьер конвой — те самые татары, которые так встревожили меня три дня тому назад. Сколько с тех пор воды утекло!

Я благодарно пожал маленькую ручку Лили, случайно оказавшуюся в моей руке.

Начальник конвоя, зная, что он опоздал, испуганно поглядывал, ожидая приказаний.

— Пятнадцать дней ареста, — сказал ему Николай Баранович, — а теперь — вперед!

Меньше чем через час мы въезжали в Мараканду, приветствуемые кликами народа. Есть свои хорошие стороны в таком образе правления, и даже очень хорошие.

Автомобиль развез своих пассажиров по разным частям города, подробное описание которого я дам позже. Когда рассказ возбуждает интерес, неосмотрительно прерывать его отступлениями.

Лили Ториньи на прощанье еще крепче пожала мне руку.

— Не забудьте. Вечером. У меня в уборной. Между «вторым» и «третьим».

— Разумеется, чего же лучше?..

Я остался вдвоем с Мишелем Ворагиным. Мы вошли с ним в большое здание, кишевшее военными обоих полов.

Мишель Ворагин поручил меня какому-то офицеру-администратору, увешанному орденами.

— Позаботьтесь о товарище, не спуская с него глаз. Я скоро вернусь за ним. Перед заседанием. Сообщите кому вы знаете.

Меня отвели в огромную комнату, где пишущие машинки производили трескотню, что твои митральезы.

Мне поручили, пока за мной придут, оттиснуть на шапирографе в пятидесяти экземплярах одну из песен Беранже, которую я предварительно «отстучал», — для школьного праздника.

Часов около пяти в комнату вошел Ворагин. Увидя, как я потею над своим шапирографом, он в негодовании воскликнул:

— Да вы с ума сошли! Товарищ — полковник…

Офицер-администратор сильно покраснел и рассыпался в извинениях.

— Идите за мной, — сказал мне Ворагин. Роскошными коридорами, где в две шеренги стояли солдаты-татары с ружьями на караул, он провел меня к дверям, завешанным бархатной портьерой, и приподнял портьеру.

Мы вошли в зал заседаний.

Зал, обставленный слишком, на мой вкус, по Луи-Филипповски, был сам по себе очень просторен и красив. Мне прежде всего бросились в глаза стоящие друг против друга — налево, никем не занятый трон, направо — несгораемый шкаф, пустой или полный — этого я пока сказать не мог.

Члены Собрания вежливо приподнялись, когда мы вошли. Потом все опустились по местам.

— Товарищи, — объявил Жерис-хан. — Заседание открыто.

Было часов пять, когда началось заседание. Закончилось оно в половине седьмого. Не вдаваясь в технические подробности, для которых читатель, вероятно, не подготовлен, я тем не менее считаю нужным в собственных интересах кое на чем остановиться.