Пьер Бенуа - Прокаженный король

Но Рафаэль уже снова обрел свою привычную развязность.

— Мы говорили о моем пребывании в Гонконге. Ты удивлен этим? Ну, хорошо, дорогой мой, но вот что меня удивляет: как это ты не догадался тотчас о причине? Хотя бы случайно, о старом Барбару? Ты должен был сейчас же узнать его фабричную марку. Ты помнишь то время, когда мы разъехались? Он тогда заставил меня держать экзамен на степень доктора. Гы, может быть, не знаешь, что я достиг этого и успешно?

— Я знал об этом. Даже написал тебе, чтобы тебя поздравить.

— И я тебе не ответил? Очень возможно. Нет ничего удивительного — в том приступе отчаяния, в каком я тогда находился… Пойми же, что, презрев данное слово, он не преминул найти недостаточным это новое доказательство моей доброй воли.

— Недостаточным? — сказал я, почувствовав оскорбление Моего университетского самолюбия. Что же ему еще надо было?

Нет звания более уважаемого даже за границей, чем доктор историко-филологических наук.

— Говорят. Во всяком случае, он был иного мнения. Ему надо было еще чего-то, более высокого. Да и к тому же, ведь Париж слишком близко от Лиона, не так ли? Он вбил себе в голову, что единственное средство разъединить меня с Аннет — это удалить меня вовсе. И знаешь, что он изобрел? Тонкий, черт возьми! Двадцать тысяч километров! Ужасный климат! Ах! Старый разбойник, когда я думаю об этом!..

— Рафаэль, — сказал я, растроганный, — успокойся, умоляю тебя. — Теперь ведь все равно, теперь, когда ты восторжествовал, когда…

— Да, я восторжествовал, это несомненно. Но, по правде говоря, не по его вине. И не хочешь же ты, однако, чтобы я был ему еще и признателен…

— Я этого не хочу. Однако ты ведь утверждаешь, что обязан своим счастьем именно твоему пребыванию в Тонкине. Следовательно…

Он посмотрел на меня, поднял плечи, улыбнулся.

— Зависит, с какой точки зрения посмотреть на это. В конечном итоге ты, без сомненья, прав. Не надо слишком увлекаться.

— Ни к чему, — сказал я энергично. — Я не помню, чтобы я сам хотя бы раз рассердился. Ты можешь теперь упрекать меня, что я ни в чем не преуспел.

Он взял меня за руку. Улыбнулся той обольстительной улыбкой, которую я знал только у него.

— Бедный мой Гаспар! Полно! Полно! Теперь настала и моя очередь тебя пожурить. Никаких препирательств! Доверие и доверие, черт возьми! Ведь, кажется, мне в этом нельзя отказать, не так ли? Ты можешь быть уверен, что с сегодняшнего дня вся твоя жизнь изменится. Я полагаю, тебе будет не трудно снова, в случае надобности, предаться наукам по истории искусства, к которым, я знаю, у тебя были такие способности?

Мне стоило немалых трудов побороть удивление. Без сомненья, у Рафаэля эта навязчивость была просто дурной привычкой. Как бы там ни было, я хотел ему ответить, сказать, что действительно я мог бы… Но он не дал мне и минуты:

— Подожди, подожди. Мы еще поговорим об этом. А сейчас у нас есть кое-что и получше. На чем я остановился? Ах, да! На моем отъезде в Индокитай.

— Любопытно было бы узнать, — сказал я, — каким образом господин Барбару ухитрился послать тебя туда?

Рафаэль не ответил мне. Он встал и прошел в свой рабочий кабинет, выходивший прямо на веранду. Я видел, как он открывал один за другим ящики одного из секретеров. Что-то искал, очевидно, не находя сразу. Я воспользовался этой маленькой передышкой, чтобы проверить свое сознание и убедиться, что Компонг-Том и Познание Востока, несомненно, ослабили во мне способность собирать мысли согласно ненарушимым правилам логики.

Подумать только, что в Мон-де-Марзан я получаю жалованья восемьсот франков за лекции по морали и гигиене, которые до сегодняшнего дня были не чем иным, как сплошным порицанием алкоголизма…

Рафаэль вернулся как раз в тот момент, когда я начал было упрекать себя в краже этих восьмисот франков… Он держал в руке лист бумаги, которым ткнул мне прямо в нос.

— Читай! — сказал он просто.

Я повиновался. Бумага, с бланком генерал-губернатора Индокитая, была копией постановления о его назначении. Вот в точности слова и даты, которые в ней были:

Генерал-губернатор Индокитая.

На основании декрета от 26 февраля 1901 г ., на основании представления директора Французской школы на Дальнем Востоке

постановлено:

1) — Г. Сен-Сорнен (Рафаэль-Мари-Леонс), доктор историко-филологических наук, магистр права, назначается на один год членом Французской Дальневосточной школы.

2). — Директор вышеозначенной школы обязуется выполнить настоящее постановление.