Александр Баренберг - Голем. Книга 1

Все это, конечно, чрезвычайно интересно, но остается вопрос — при чем тут я? Хотя вот тут что-то про призыв Понимающего. Это я, что ли? Если я Понимающий, то почему же ничего не понимаю? Но, с другой стороны, письмо-то расшифровал! То есть — понял. Однако во втором пергаменте описывается вызов Защитника, а не Понимающего. Составители сами запутались в терминологии? Или Иеремия, пытаясь скрыться от ворвавшихся в Храм вавилонских головорезов, впопыхах перепутал пергаменты и положил в письмо не тот? И, самое главное — дальше-то что делать?

Что-что — Ковчег доставать! Если решение моего вопроса существует, то оно может находиться только там. Прямо как в сказке: игла в яйце, яйцо в ларце, ларец на дереве и так далее. Бесконечный квест! Хотя указания довольно конкретны. Святая Святых — это внутренняя комната в Храме, где и находился на хранении искомый сундучок. А краеугольный камень — кусок скалы, на котором тот и стоял. В комнату мог входить только первосвященник, и то раз в году. И больше в помещение никто не допускался. Это все довольно-таки известные нам вещи. А вот что мы не знали — судя по письму, строители Храма (может даже по личному распоряжению царя Соломона — предусмотрительный, говорят, мужик был) на всякий пожарный вырыли под секретной комнатой глубокий колодец, устроили механизм плавного опускания туда Ковчега и заготовили камни для его засыпки. И вот, через триста с гаком лет после постройки этот самый пожарный и пожаловал. Иеремия, видимо, пророком только подрабатывал, а на основной работе занимался дежурством у красной кнопки в Храме, в числе немногих допущенных в тайну. И когда момент настал, без колебаний эту кнопку и нажал. Может быть там, конечно, и не кнопка была, а рычаг или колесо, но это уже суть второстепенные детали. Главное — хреновина сработала, глупые вавилоняне, увидев в сердце Храма пятиметровые позолоченные статуи херувимов, удовлетворились этой добычей, не став особо искать следы мифического Ковчега, содержавшего непонятной для язычников ценности каменюки с письменами. Иеремия, по дошедшим до нас сведениям, был угнан в плен, где вскоре и скончался. Другие Хранители, видимо, тоже не пережили нашествие. И остался только этот пергамент…

Вроде бы все просто, но… Колодец глубиной четыреста локтей — это раскапывать около ста пятидесяти метров каменистого грунта. Не знаю, как дело провернули неизвестные строители Храма, но без современной техники это гигантской сложности проект. Совсем не то что взять лопату и пойти ночью раскопать! Это занятие для десятков (если не сотен) рабочих на несколько месяцев. Причем копать надо прямо вниз, иначе хрен найдешь! То есть, вниз от краеугольного камня. Который и сейчас на своем месте. Только вот Храма там уже давно нет, ни первого, ни второго, а стоит вокруг него мечеть Омара. По крайней мере — в мое время. Я быстренько зыркнул в поисковик — и в тринадцатом веке тоже уже стояла, увы.

То есть, дело предстояло совсем плевое — приехать в Иерусалим, нанять рабочих, устроить в третьей в мире по значимости для мусульман мечети строительную площадку, а лучше вообще ее разобрать, чтобы не мешала… Учитывая, что Иерусалим на данный момент (тысяча двести третий год, то есть), после бесславно закончившегося Третьего крестового похода и так и не добравшегося до Палестины Четвертого находится в руках египетского султана, можно только гадать, на каком этапе мне отрубят голову: когда я явлюсь к мечети Омара с лопатой в руках или когда только еще объявлю о своем намерении и пойду нанимать рабочих. Я склонялся ко второму варианту. Тем более, что и угнетаемые мусульманами христианская и еврейская общины в данном случае всецело, обеими руками поддержат это решение. Очень уж они все не любят, когда кто-то пытается копать на Храмовой горе. Тем более — в таком масштабе! И никакие взятки в таком принципиальном вопросе не помогут. Печально известные Тамплиеры, они же Храмовники, говорят, сразу после Первого крестового похода что-то копали и даже выкопали. Ага, конечно! Сто пятьдесят метров скальной породы они бы тайно бурили до сих пор!

Что же остается — решиться на опасный эксперимент и лишить жизни своего «дублера» в тринадцатом веке? Только присутствует у меня сильное предчувствие, что добром этот эксперимент не закончится. Не знаю откуда, но присутствует… Так что — продолжать мотаться между двумя временами, как поплавок — то ныряя, то выныривая? Ведь копать в Иерусалиме мне никто никогда не разрешит! Кроме одного случая, пожалуй — когда ни у кого не потребуется просить на это разрешения…