Виктор Поротников - Пересвет. Инок-Богатырь против Мамая

Сыновья Ольгерда от Марии Ярославны были уже зрелыми мужами, имеющими жен и детей. Самому старшему из них Вигунду было сорок лет, а самому младшему Корибуту было чуть меньше тридцати. В то время как сыновья Ольгерда от Ульяны Александровны были еще очень юны и не имели жен. Ягайле еще только-только должно было исполниться двадцать лет, все прочие его родные братья и вовсе были юнцами.

То, что среди сыновей Ольгерда существует некая незримая иерархия, было заметно и на этом пиршестве. Крещеные сыновья Ольгерда сидели значительно дальше от главного стола, а ближе к нему расселись младшие дети от Ульяны Александровны. Ягайло и вовсе сидел рядом с отцом. Никто из крещеных сыновей Ольгерда даже не пытался выражать свое недовольство, зная крутой нрав отца. Мирился с таким положением и Корибут Ольгердович, сознавая, что в языческой Литве христиан не жалуют, ведь литовцы и жемайты испокон веку ведут беспощадную войну с поляками и крестоносцами, на знаменах у которых изображен крест.

Литовская знать понимала, что наследниками высшей княжеской власти станут, скорее всего, те из сыновей Ольгерда и Кейстута, кто придерживается язычества. По этой причине большинство литовских вельмож тоже были язычниками, стараясь держаться поближе к Ольгерду и Кейстуту, к их любимым сыновьям. Те же немногочисленные знатные литовцы, кто принял крещение, находились на службе у крещеных сыновей Ольгерда вместе с русскими боярами тех городов, где правили Ольгердовичи.

Застолье в Ольгердовом тереме Пересвету не понравилось. Хотя русских бояр и дружинников на пиру было довольно много, литовцев здесь собралось все же гораздо больше, поэтому речь вокруг звучала в основном литовская. Застольные песни гремели тоже на литовском языке, как и здравицы в честь Ольгерда и Кейстута. От множества гостей в гриднице было душно. К тому же над столами витал едкий дымок от горящих факелов и от пламени очага, на котором слуги с засученными рукавами обжаривали на железном вертеле одну кабанью тушу за другой. Жареное мясо челядинцы тут же рассекали тесаками на большие куски, раскладывая их на тарелки и подносы. Услужливые руки слуг и служанок выставляли дымящееся жаркое перед гостями, подносили сосуды с греческим вином и славянским хмельным медом, одновременно унося со столов объедки.

На середине зала кривлялись и кувыркались скоморохи в цветастых нелепых штанах и рубахах, с колпаками на голове. Они дули в дудки и сопелки, пели скабрезные песенки, жонглировали ножами и яблоками. Скоморохи были явно русского племени, но и они исполняли свои припевки на литовском языке.

Наибольший хохот среди гостей вызывали проделки карлика, наряженного в смешной кафтан с длинными рукавами. Этот карлик был любимцем Ольгерда, поэтому он без опаски вытворял все, что хотел, стараясь в первую очередь рассмешить своего могущественного господина. Карлик носился прямо по столам, топая своими грубыми башмаками, наступая в чьи-то блюда с едой, опрокидывая чаши с вином и вазы с фруктами. Желтый колпак с длинным загнутым верхом на рыжеволосой большой голове карлика мелькал над головами пирующих то в одном конце зала, то в другом. У карлика был противный гнусавый голосок и совершенно жуткие манеры. Он то колотил деревянной ложкой гостей по голове, то поливал их вином, то пинком ноги выбивал у кого-нибудь из руки кубок или кусок пирога, а то и вовсе громко испускал воздух, сунув свой зад под нос какому-нибудь жующему вельможе. Все эти грубые проделки карлика вызывали неимоверное веселье среди литовской знати. Ольгерд же просто покатывался от хохота.

Сначала Пересвет сдержался, когда рыжий карлик, пробегая по столу, наступил ему на руку. Но когда низкорослый шут, вновь проносясь мимо, огрел его по голове длинной ложкой, Пересвет замахнулся, чтобы дать сдачи наглецу. Гридничий Ердень и его сын Кориат вовремя перехватили руку Пересвета, силой усадив того обратно на скамью.

— Полегче, младень! — прошипел Ердень, крепко держа Пересвета за рубаху. — Не забывай, ты в гостях у Ольгерда! Лучше не гневи его!

— Этому карлику все позволено, ибо он — любимец Ольгерда! — прошептал Пересвету Кориат, вцепившись в него с другого боку. — Сиди и терпи!

— Не хочу я это терпеть! — сердито отозвался Пересвет. — И еда на этом застолье мне не по вкусу. Мясо подгорелое, пироги непропеченные, вино кислятина!

— Не нравится — ступай отсюда, — проворчал Ердень. — Тебя силком здесь никто не держит!