Иван Любенко - Маскарад со смертью

Вот таковым и был доставленный охраной для допроса арестант – сорокалетний коротышка, с залысинами и бакенбардами, обладатель носа-картошки, губастый толстяк Тарас Задрыгин. Любой мрачный меланхолик умер бы со смеху при виде этой нескладной и удивительно нелепой фигуры. Конвойный удалился, оставив его наедине со следователем.

Бывший театральный парикмахер сел на кончик стула, конфузливо достал белую тряпицу, исполняющую роль носового платка, натужно прокашлялся и с готовностью заглянул в глаза полицейскому чиновнику. Было заметно, что на допрос Тарас пришел с видимым удовольствием. На лице читалось выражение: «готовый к услугам».

– Как поживаете, Тарас Аверьянович? – с притворной заботой поинтересовался следователь.

– Знамо дело, плохо. Второго дня посылку от жены принесли, так эти аспиды все забрали, даже фантики от конфет растащили на всякие поделки. А Иван, главный вор, принудил «барыню» попервоначалу станцевать. Я сплясал, а что толку. Так несолоно хлебавши и остался, – горько вздохнул парикмахер.

– А как там сиделец новый-то поживает? Ну, этот, Васильчиков?

– Оно мне надо – мозоли на глаза набивать? – отвернувшись в сторону и потирая когда-то бывший сменным воротничок, с нарочитым безразличием произнес арестант.

– На вот, возьми. – Кошкидько протянул Задрыгину шоколадку.

– На милости покорнейше благодарим! Фабрика «Эйнем»! Любимая сладость знаменитой актрисы Шопенбах! – Быстро запихнув в себя лакомство, Тарас, смакуя, поочередно облизал каждый палец. От этой картины следователя едва не стошнило. – А Васильчиков этот, скажу я вам, скипидаристый мужик оказался! К нему Иван третьего дня волынщика, забияку по-ихнему, подослал. Тот и говорит: «Дай, офицерик, сапожки примерить. А то боюсь, что кителек в плечах мал да рубаха великовата будет». Так этот «гусарик» и задал ему феферу: с нар слез, задиру обеими руками обхватил, заревел наподобие раненого льва мадагаскарского, к потолку его поднял и аккурат в парашу вниз головой вставил. Тот только ногами вензеля выделывал. А потом развернулся и говорит вору: «Что ж, уважаемый каторжанин, если тебе мое обмундирование приглянулось, давай партию в штосс сыграем. Проиграю – амуниция по частям твоя, а повезет – вы этого волынщика мне тоже частями на растерзание отдадите». Камера напряглась, тишина стоит – слышно, как мухи летают. А Ивану-то что, не свое проигрывать, а надоевшего всем Петьку с Форштадта. «Ладно, – говорит, – присаживайся, бросим карты». Иван колоду достал и давай туда-сюда фертикулясы всякие выкидывать: и так и этак тасует. Вот, дескать, какой я фокусник. Вояка молчит да спокойненько своей растасовочкой занимается. Понтер, то есть Иван, ставку сделал – уши Петькины на карту поставил. А служивый начальным кушем объявил свой китель. Жулик колоду подрезал, а Васильчиков-то, банкомет, свою-то перевернул и сдвинул верхнюю на полкарты. Ну и, значит, вор открывает – семерка бубен, зато у офицерика – семерка пик. Вот кавалерист и выиграл. Потом снова ставки сделали. Смотрю, поручик в кураже весь и штосс мечет. Первый абцуг, второй, третий, и снова офицер выиграл. Каторжанин продул Петькины уши, нос и даже зубы. Расстроился, конечно, но не очень. Тут «гусар» ему и говорит: «Возьми от меня на память китель. Я ведь все равно здесь не надолго. А от Петькиных ушей мне все равно никакого профиту нет». А варнак в ответ: «За китель благодарствую. Но отныне и довеку тюрьма тебя окрестила «игроком». А Петька – твой вечный поддувала», – ну это лакей по-ихнему. С того дня они с Иваном с утра до вечера в карты режутся. Корешами стали. Арестанты Васильчикова уважительно кличут Арнольдычем. Свой он для них теперь. Спит у окна на соломенном матрасе и даже имеет собственный арестантский сундук. Футы-нуты – важная птица. Не то что я – за всякую вину виноват. И ворюга этот заставляет меня теперь каждый день песни для них петь, – хлопая маленькими свиными глазками, обиженно жаловался заключенный.

– Какие такие песни? – удивленно вскинул брови следователь.

– А всякие, в основном арестантские. Например, вот эту. – Парикмахер подскочил, заученно вытянулся во фрунт и, качая головой в разные стороны, затянул:

или вот можно другую, повеселей: