Понсон дю Террайль - Красотка-еврейка

— Конечно нет, но…

— Да ведь я уже назначила ему место и час свиданья!

— Так и ступай туда за свой собственный счет!

— О нет! А Рауль-то как же?

— Ну, так не ходи совсем!

— Ах, ваше высочество, — соболезнующим тоном сказала Нанси, — подумать только! Так мистифицировать молодого человека, заставлять его ждать понапрасну…

— В сущности говоря, — сказала после недолгого молчания Маргарита, поколебленная доводами ловкой камеристки, — я действительно хотела бы разузнать подробности о жизни в Нераке… Ну что же, ступай, пожалуй, за ним!

«Мне кажется, что моя притча об устрицах несколько подвинула дела юного гасконца!» — думала Нанси, поспешно отправляясь на свидание с пришлем Генрихом.

Оставшись одна, Маргарита поправила прическу, пониже опустила абажур лампы и снова уселась в кресло у стола. Поэтому, когда Генрих вошел в комнату, она казалась глубоко погруженной в чтение.

— Ах, простите, месье, — сказала Маргарита, когда Генрих в нерешительности остановился в двух шагах от нее, — я так зачиталась, что даже не заметила, как вы вошли! Присядьте сюда, около меня. Простите, что я взяла на себя смелость пригласить вас сюда, но мне хотелось бы иметь от вас самые точные сведения о наваррском дворе. Кроме того, мне показалось, что вы обладаете очень тонким умом и будете интересным собеседником!

— О, мне кажется, что во Франции много умных людей! — ответил Генрих, низко кланяясь принцессе.

— Ошибаетесь! Я знаю только двоих: Пибрака и аббата Брантома, автора «Жизнеописания славных любовными делами дам».

— Он бывает у вашего высочества?

— Да, прежде я принимала его очень часто и находила большое удовольствие в его разговорах, но… он так стар и уродлив…

— А вы, принцесса, чувствуете большое отвращение к старости и уродству?

— Далеко нет, если только человек сам сознает это и держит себя в нужных границах… А этот урод… Знаете ли, однажды он пришел ко мне и прочел мне главу из своей книги, где говорится о существовавшем при дворе Франциска Первого обычае посылать пару шелковых чулок даме своего сердца.

— Как же, помню! Там говорится далее, что, когда дама носила семь — десять дней эти чулки, кавалер посылал за ними и сам носил их в свою очередь.

— Вот именно. Однажды Брантом дошел до такого экстаза, что упал к моим ногам, а на следующий день мне подают маленький ящик редкого дерева, и в этом ящике я нахожу… пару шелковых чулок!

— Однако аббат Брантом более чем смел! — с хорошо разыгранным негодованием сказал Генрих.

Говоря это, он впился в принцессу таким взглядом, который был не настолько почтителен, насколько можно было ждать от мелкого беарнского дворянина. Принцесса снова покраснела, но не мешала молодому человеку любоваться собой. А Генрих тут же ухватился за удобную тему.

— Конечно, — продолжал он, — Брантом вел себя настоящим нахалом, но его поступок можно объяснить охватившим его безумием, и согласитесь, если ваша божественная красота способна вскружить голову такому старому, опытному человеку, как он…

— Господин де Коарасс, вы ужасный льстец!

— Простите меня, принцесса, но я просто откровенный провинциал!

— Надеюсь, по крайней мере, что вы не пришлете мне завтра чулок по примеру Брантома!

— Счастье хоть изредка видеть ваше высочество является для меня венцом всех моих грез, принцесса! — нежно ответил Генрих.

Маргарита нашла, что сир де Коарасс слишком горячо приступает к делу, и сочла нужным переменить тему.

— Знаете ли вы, господин де Коарасс, — сказала она, — что король сразу полюбил вас?

— Его величество превознес меня свыше меры!

— Вы родственник Пибрака?

— Да, ваше высочество.

— Он очень умен.

— О, без сомнения! — ответил Генрих и тут же решил вновь вернуть разговор к первоначальной теме, от которой, видимо, увиливала Маргарита. — Кстати, разве мессир де Брантом не извинился перед вами?

— Нет, чтобы излечиться от своего безумия, он удалился в свое аббатство.

— Бедный человек!

— Как, да вы жалеете его? — спросила Маргарита.

— Да как же мне не жалеть его, принцесса, если я понимаю, как он должен был страдать! — ответил Генрих.

На этот раз намек отличался излишней прозрачностью.

— Вы отличаетесь настоящей гасконской смелостью! — заметила Маргарита.

— Бога ради, простите, принцесса, но я так смущен…. Генрих так тонко разыграл сконфуженного, что Маргарита была тронута смущением беарнца.

— Сколько вам лет? — спросила она.