Понсон дю Террайль - Похождения валета треф

Сарра сидела у окна, тяжело опустив голову на белые, почти прозрачные руки. Ее волнение было настолько велико, что она не нашла в себе силы встать с места при виде наваррского короля. Она только слабо вскрикнула и протянула Генриху обе руки.

— Ах, Сарра, Сарра! Дорогая моя! — пробормотал он, бросаясь к ее ногам и покрывая ее руки пламенными поцелуями. — Наконец-то я снова вижу вас! А Сарра в этот момент думала: «Господи! Хоть бы Ты послал мне смерть!»

—Фангас!

— Здесь, ваша светлость!

— Был ты сегодня в Лувре?

— Да, ваша светлость!

— Видел ли ты кого-нибудь?

— Видел наваррского короля.

— Ты говорил с ним?

— Нет, не имел возможности.

— Почему?

— Он очень быстро прошел по главной галерее.

— А куда он спешил?

— Не знаю, но его лошадь была оседлана, и я видел, как он уезжал с графом де Ноэ.

— Который час был тогда?

— Пять часов.

Этот разговор происходил между герцогом Крильоном и его шталмейстером Фангасом. Бедный герцог был прикован к кровати, и ему было трудно даже пошевелиться, так как рана причиняла ему сильные страдания.

После скандальной истории с освобождением негодяя Рене, когда герцог получил опасные ранения, его отвезли домой. В первый же день король навестил его и сказал:

— Ах, мой бедный Крильон, ты можешь рассчитывать, что я отомщу за тебя!

На следующий день король не пришел сам, но прислал Пибрака проведать раненого, а на третий день не пришел ни король, ни кто-либо от его имени.

«Да! — сказал себе герцог. — Плохое дело лежать в кровати! Короли обыкновенно забывают именно тех, кто служит им вернее всего!»

Он все-таки послал в Лувр Фангаса, и последнему удалось повидать наваррского короля.

— Вот что, друг мой, — сказал ему Генрих, — передай герцогу, что король Карл и королева-мать опять сдружились крепче прежнего, что Рене снова в Лувре, и надо бросить всякую надежду на его казнь!

Когда Фангас передал Крильону эти слова, герцогом овладело такое бешенство, что его раны вновь открылись. Но затем он снова успокоился и приказал Фангасу попытать счастья на следующий день.

Разговор, который мы привели в начале этой главы, происходил в этот самый «следующий день», когда Крильон, проснувшись, хотел узнать о результатах посещения шталмейстера. В первый момент, когда Крильон раскрыл глаза, он заметил лишь одного Фангаса, стоявшего у его изголовья и приготовлявшего своему господину прохладительное питье. Но, обведя взором комнату, Крильон заметил еще двоих посетителей, сидевших в углу комнаты у столика и допивавших бутылку великолепного вина из собственных виноградников герцога. Это были Лагир и Ожье, которые ежедневно приходили справиться о здоровье пострадавшего.

Заметив их, герцог крикнул:

— Ба! Да ведь это мои юные друзья!

Ожье и Лагир подошли к постели герцога. Лагир спросил:

— Здравствуйте, господин герцог, как вы себя чувствуете?

— Да как будто немного лучше, — ответил Крильон.

— Ну-ну! — сказал Ожье. — Ручаюсь, что через две недели вы будете на йогах! Герцог молчаливо покачал головой.

— Хорошо, — сказал Лагир, — предположим, что это случится через месяц, но это — уже крайний срок!

— Милые друзья мои, — сказал Крильон с добродушной улыбкой, — видно по всему, что король уже не нуждается в моих услугах, а потому у меня имеется достаточно времени, чтобы не торопиться с выздоровлением.

— Король просто неблагодарный человек. Крильон глубоко вздохнул, а затем сказал:

— Да, а я все не верил этому…

— Ах, герцог! — шепнул Ожье. — Если бы вы служили наваррскому королю…

— Что же! — ответил Крильон. — Если Господь Бог сделает его когда-нибудь французским королем, то, черт возьми, вы увидите… Но в данный момент, господа, единственным господином Крильона является король Карл!

— Который помирился с королевой-матерью!

— К сожалению — да!

— И который простил Рене! Крильон нахмурился. — Поговорим откровенно, ребята! — сказал он.

— То есть — поговорим, как вы всегда говорите, герцог! — заметил Лагир. — Прежде всего, я изложу вам свой принцип. Люди, подобные мне, служат не человеку, в лице монарха, а самой монархии, монархия же, ребята, это нечто, учрежденное Самим Богом. Совершенно не важно, кто олицетворяет ее. Король Франциск I был великим государем, король Генрих II был тоже монетой не плохой чеканки. Но покойный Франциск II и король Карл IX, подобно своим братцам: герцогу Франсуа и польскому королю Генриху, напоминают скорее фальшивые монеты. И все же это не имеет для меня ни малейшего значения. Пусть я питаю не много уважения к королю Карлу! Пусть я не доверяю польскому королю и презираю герцога Франсуа, но я пролью всю свою кровь за каждого из них, если Господь возведет кого-либо из них на трон… И знаете почему? Да потому, что я — слуга, солдат монархии, и, служа ей, не могу не служить тем, в лице которых она воплощается! О! Я — патриот, дети мои, и потому не могу не желать со страстью, чтобы рухнул наконец прогнивший до основания трон расслабленных Валуа и чтобы корона Франции засияла новым светом на ином, более достойном ее челе. Я верю, что это чело — чело того короля, которому служите вы, господа! Но, пока он не является королем Франции, я не могу служить ему!