Понсон дю Террайль - Мщение Баккара

Рокамболь предался припадку этой притворной энергии, поднял голову, отступил на шаг назад, измерил графиню Артову взглядом и сказал ей с насмешкой:

— Ах! Я знал, что вы помогали этому человеку… у него не хватило бы духу скрутить меня.

— Рокамболь, — отвечала Баккара медленно, — не смейтесь, не богохульствуйте… Час наказания настал для вас!

— А-а! Если так, — сказал он, произнося ругательства и богохульства, — я не боюсь вас… я смеюсь над вами… мне все равно, можете убить меня, я все-таки был маркизом де Шамери! Дочь герцога любила меня! Виконтесса называла меня братом… и, — прибавил он со злобным смехом, — я заставил весь Париж признать вас падшей женщиной — вас, графиню Артову, ангела раскаяния, как называли вас… Через меня муж ваш с ума сошел… Теперь можете убить меня, я заранее отомстил за свою смерть…

Он угрожал графине взглядом и движениями, казалось, что душа сэра Вильямса перешла в него. Но Баккара отвечала хладнокровно:

— Вы ошибаетесь, вас не будут убивать… Рокамболь, пожав плечами, проговорил с насмешкой:

— Чем же, например, вы хотите наказать меня?

— Посмотрите на вашу одежду, — сказала медленно Баккара, — это одежда каторжника… Посмотрите на кольцо, которое краснеет в жаровне, в него закуют сейчас вашу ногу. Смерть для вас — не наказание. Жизнь в каторге, хороший кнут, позорная зеленая шапка — вот наказание для вас… для вас, хваставшего любовницами, лошадьми, для вас, носившего имя маркиза и блиставшего в парижском свете…

Сказав эти последние слова, графиня Артова подала знак; перила, разделявшие обе кельи, упали, и все три палача схватили Рокамболя, который стал кричать и отбиваться. Но его схватили сильными руками за горло, между тем как другие руки держали его неподвижным, вытянув ноги над наковальней. Тогда один из палачей взял с огня кольцо и, положив его в воду, заковал в него, пока оно еще дымилось, ногу нового каторжника.

— Рокамболь, — проговорила тогда Баккара, — из-за вас был в каторге настоящий маркиз де Шамери, — справедливость требует, чтобы вы заняли его место, между тем как он займет в свете то, которое вы украли у него…

— О! — проговорил осужденный. — Я буду жаловаться правосудию, я прибегну к законному правосудию… Я буду кричать, сколько сил будет… Пусть приговорят меня к наказанию, но я потребую суда…

— Вы ошибаетесь, — проговорила Баккара, — приговор над вами совершен законным порядком и был подписан в высшей инстанции. Разница вся в том, что он приведен в исполнение не публично. Это потому, что не хотели нанести бесчестие двум благородным семействам. Да и еще необходимо, чтобы на галерах находился человек, выдающий себя за маркиза де Шамери. Вы поняли меня теперь?

— Нет, — закричал Рокамболь, — настоящий маркиз не похож на меня настолько, чтоб его каторжные товарищи могли меня принять за него.

— Позвольте, я докончу…

— О, я не слушаю, сам сатана…

— Выслушайте, Рокамболь, — проговорила медленно Баккара, — случается, что каторжники, стараясь возвратиться на свободу и изгладить навсегда следы прошедшего, обезображивают себя…

Тут Рокамболь, поняв все, страшно вскрикнул, но палач схватил его опять за горло и сильно сдавил его; потом в то время, как его держали неподвижно, палач вылил в чашку жидкость, помочил в ней тряпку и приложил к лицу Рокамболя… Он стал биться от страшной боли, стараясь высвободить себя, и кричал…

Все это произошло скоро.

Тряпку приложили так, что она закрывала только нижнюю часть лица, потом, когда ее сняли, услужливый Цампа поднес зеркало к его глазам, оставленным неповрежденными. Рокамболь испустил крик…

Его обезобразили купоросным маслом, и его лицо сделалось ужасно.

В это самое время раздался звук колоколов в часовне старого замка де Салландрера, и настоящий маркиз де Шамери сошел с лестницы старинной церкви, держа под руку свою молодую жену, девицу Концепчьону де Салландрера.

Через пять дней после этого виконт Фабьен д'Асмолль находился в комнате своей молодой супруги, прекрасной Бланш де Шамери, которую Рокамболь так долго называл своей сестрой.

Бланш лежала еще в постели. Муж ее сидел в большом кресле и, держа ее ручку, говорил:

— Милая Бланш, ты, право, помешалась на твоих воображаемых опасениях.

— Ах, — проговорила виконтесса, — вот уже скоро три недели, милый мой, как наш дорогой Фридерик уехал от нас…

— Ну, что же?

— И с тех пор о нем ничего не слышно.

— Это все, моя милая, оттого, что он занят своей свадьбой.