Понсон дю Террайль: Тайны Парижа. Том 2

Открыв глаза, молодой человек увидел отца, сидящего в большом кресле около его постели. Полковник с обожанием, смешанным с беспокойством, любовался спящим сыном.

— Однако, — сказал он шутливым тоном, который плохо скрывал его огорчение, — ты не вполне походишь на неутомимого охотника из «Волшебного Стрелка».

И полковник указал на часы.

— Я плохо спал, — ответил Арман, подставляя старику лоб для поцелуя.

— Следовательно ты слышал шум, разбудивший меня сегодня ночью?

— Какой шум отец?

— Кто-то оступился на лестнице… я окликнул… мне не ответили: тогда я встал…

— А! — процедил в смущении Арман.

— Я подошел к окну, и, угадай, что я увидел?

— Что же, отец?

— При свете луны я увидел твою лошадь, которую вел под уздцы егерь.

Арман побледнел.

— Ты понимаешь, — продолжал полковник, — такой старый воробей, как я, не может ошибиться в подобных вещах: с одной стороны, чьи-то шаги, с другой — твоя лошадь, которую вываживает егерь и которая ступает по звонкой мостовой без малейшего шума, точно у ней на ногах надеты бальные башмачки…

— Отец! — проговорил Арман в смущении.

— Я спустился в конюшню и осмотрел Роб-Роя. Бедному животному или пришлось сделать сегодня ночью большой конец, или оно надорвалось. У него оцарапаны бока, и я заметил два огромных орешка, которых, конечно, не было бы, если бы дуралей-конюх, конечно, снял с него неподходящую обувь и окутал ему ноги фланелью.

Полковник сказал это совершенно спокойно, с добродушной улыбкой.

— Но, отец, что же, по-вашему, мог сделать конюх с Роб-Роем? — прошептал Арман, вспомнив клятву и желая во что бы то ни стало отвести глаза полковнику.

Полковник подмигнул.

— Послушай, — сказал он, — ты, кажется, забываешь, дитя мое, что я не младенец и съел собаку на подобных вещах. Вместо того, чтобы издеваться над отцом, когда он по-товарищески обращается к тебе, вместо того, чтобы наставлять ему нос, то есть смеяться над ним и опутывать разными небылицами, ты бы лучше сознался, что молодость нуждается в развлечениях и что ты откопал прелестную нормандку, в трех или четырех верстах от замка, которая отпирает тебе по ночам окно, и что ты настолько влюблен в нее, что готов пожертвовать лошадью в две тысячи экю; потому что, — заключил со смехом полковник, — предупреждаю тебя, что при бешеной скачке, как твоя, ноги у Роб-Роя через неделю будут разбиты.

Бедный полковник, желая быть проницательным и выказать свой родительский инстинкт, сам же навел сына на наиболее подходящую оговорку, какую только мог бы придумать, чтобы обмануть отца.

Арман нашел, что очень кстати теперь покраснеть, и пробормотал:

— Однако, отец, чего же вы хотите? Мне двадцать шесть лет, и жизнь без любви — цветок без аромата, как говорят на Востоке.

— Это правда, — подтвердил полковник тоном опытного человека, но ты мог бы сознаться мне в этом.

— Ах, — воскликнул Арман, которому хотелось как можно больше запутать подозрения старика, — я скрытен!..

— Ага! — произнес, нахмурившись, полковник. — Мне сдается, что здесь замешан третий? Берегись, дитя мое, берегись! — продолжал он с беспокойством.

— Пустяки! Толстый откормленный фермер почти всегда в отсутствии.

— По крайней мере, берешь ли ты с собой оружие? Молодой человек, радуясь, что отвел отцу глаза, встал, насказал тысячу остроумных шуток, позавтракал с большим аппетитом и провел день, стараясь как-нибудь убить время и со страхом ожидая часа второго свидания.

После обеда, который продолжался обыкновенно до восьми вечера, полковник Леон сказал сыну:

— Мне кажется, тебе незачем ждать, пока я засну, и снова окутывать ноги лошади. Отправляйся на свое свидание, но будь осторожнее. Захвати пистолеты…

— О, будьте спокойны, отец, — сказал на это Арман.

Час спустя он легко вскочил в седло на глазах полковника, который сам подержал ему стремя. Затем, чтобы окончательно сбить отца с толку, Арман направился не по дороге к морю, а по тропинке, которая вела на восток, в глубь страны. На полдороге от виллы он повернул, обогнул лес и по другой, хорошо знакомой ему дорожке достиг утесов менее чем за час.

Как и накануне, он привязал лошадь у крутой извилистой тропинки, которая спускалась к отмели и кончалась тропинкой таможенного досмотрщика.

На этот раз лодки не было видно вдали, и берег был пуст. Арман явился на свидание первый. Одним из вернейших признаков любви служит полное боязливого сомнения ожидание любимой женщины.