Николай Борисов - Укразия

— Так это вы писали записку?

— Да. Я писал. Я писал все записки.

— Но кто же Иванов? Кто?

— Иванов был душой и вдохновителем контр-разведки, в нем сочеталась мягкость и невероятная жестокость.

— И я вас чуть-чуть не убила!

— Я каждый день шел на смерть от пули своих.

— Какая канонада! — сказал Горбов.

— Это «Ильич». Через десять минут Галайда должен быть здесь.

Рабочий, смотревший в окно, отскочил.

— Приехали контр-разведчики.

Энгер быстро выхватил лимонку и, зажав ее в руке, бросился к двери.

В воротах контр-разведку задержали. Привратник ни за что не хотел открыть ворота.

— Пропуск.

— Я сам начальник контр-разведки.

— Ничего не знаю. Мне бумажку с пропуском.

— Идиот!

Но окошко захлопнулось перед разъяренным Гавриловым.

Мимо бежала рота офицеров к шоссе, переброшенная из города.

— Десять человек ко мне! — крикнул Гаврилов.

— Бей ворота.

Удары прикладов посыпались на ворота. В окошко высунулась голова привратника, и убедительный револьвер сразу заставил открыть ворота. Ворвались во двор.

Канонада усиливалась. Офицеры задержались во дворе. Из окошка камеры высунулся Горбов. Часовой выстрелил. Пуля засыпала штукатуркой глаза Горбова.

Горбов отскочил.

— Стоят во дворе… Ну, до свидания, товарищи.

Все отшатнулись от двери, к стене. Стояли в ожидании смерти.

Энгер застыл с лимонкой.

А по полю мчался Галайда со своим отрядом, посланный степью, лесом, на освобождение города. Навстречу на мотоцикле Джон.

— Скорее, скорее, — кричал Джон, — дорога свободна.

И отряд понесся вихрем… Трещали тачанки, цокали копыта и изредка свист шашек прорезывал воздух. Это партизаны готовились к рубке.

Камеры притаились в тишине. Арестованные, прислонившись к глазкам дверей, слушали, ожидая приближения шагов контр-разведчиков.

Внизу скрипнула дверь.

Выстрелы…

Началось… И кровь быстрей и быстрей заставляла стучаться сердце.

Неужели, вот сейчас, когда освобождение близко, близко, когда, быть может, город уже взят красными, расстреляют. Тоска… Бессильная ярость… В коридорах тихо. Глухо хлопают двери. Шаги… Звон шпор… Торопливые шаги… Голоса…

— Стыдитесь.

— Господин генерал.

— Да, да, вы офицеры. Все равно гибель, хоть этих сначала.

Хлопнули двери.

Камера 27, притаив дыхание, не сводила глаз с двери. Энгер спокойно сжимал в руке лимонку. Выстрелы… Выстрелы… Шаги… Лязг засова. Напряжение… Кровь бьет в виски. Дверь открылась.

В камеру ворвался Джон с несколькими партизанами и рабочими.

Молчание… Слишком была велика радость. Джон, не выпуская винтовки, бросился к Энгеру.

Катя, забыв все, бросилась перед Энгером и заслонила его собой. Хотела крикнуть, но не могла.

Джон схватил ее за руку и потянул в сторону.

Вся напряжение, Катя схватила руку Джона и вцепилась в нее зубами.

В голове туман и одна мысль. Мысль не дать убить его — Энгера. Этого таинственного «7 + 2». Она не даст. Не даст совершиться ошибке.

Джон расхохотался и его смех нарушил тишину камеры.

Бросив винтовку, он освободившейся рукой схватил руку Энгера, и дружески пожал ее. Катя пришла в себя.

— Он свой, свой!

— Да, он наш, — сказал один из партизан.

— Здорово, давно не видались! Крепкий поцелуй.

Выбежали из камеры и натолкнулись на трупы контрразведчиков.

— У самой камеры хлопнули.

— Собаки!

И пробежали к выходу.

Канонада уменьшилась. Винтовок не было слышно…

Укразия перестала существовать.

В городе развевались красные флаги УССР.

Выбежали из ворот тюрьмы. Вдали шел отряд Галайды. Пыль. Побежали. Пошли шагом.

— Товарищи, — крикнул Энгер и остановился в смущении. — Я так давно не говорил этого слова.

Дройд с каждым шагом отставал. Видя, что на него никто не смотрит, он опрометью вбежал на кладбище и, прыгая через кресты и могилы, бежал к другому выходу.

Он торопился к броненосцу «Император Индии».

Он не хотел оставаться в Укразии, не зная того, что Укразия перестала существовать вместе с белыми. Что перестали существовать беззаконие, произвол восточного деспотизма, а что осталась Украина, Красная, которая вскоре покроется сотнями дымящихся фабричных труб.

Дройд бежал без оглядки. Да он и не нужен был стране.

На автомобиле, бешено гоня его, мчался генерал Биллинг и Самарова. Генерал смотрел перепуганными глазами на Пушкинскую улицу, по которой мчались, ехали, бежали остатки буржуазии.