Михаил Шевердин - Перешагни бездну

С надсадой он прервал сам себя истерическим возгласом:

— Иия хакк! О истина! — И продолжал: — Да этих бухарских бесштанников спаршой на лысых черепах мордой бы в свинячью мочу,а тут наш превосходительный, э, халиф еще принужден утомлять своюголову заботами о стаде. А в награду за его богоугод­ные заботы аллах посылает эмиру весть о вновь обретенной до­чери. О, утешение его отцовству! Йия хакк! Йия хакк! Вырвать из рук неверных собак! Да возвысится ислам в Турке­стане, и да захлебнутся в своей крови «пирлетары» и «бадраги», записывающиеся в нечестивые колхозы. Истребить богопротивные колхозы,а с«актива» шкуру с живых содрать! Э, священная война! Колхозники-псы посмели. Святотатцы, посмели принцессу, дочь эмира, мучить в бездонной тьме, в оковах! Месть! Месть! ышнин требует возмездия. Подобно любимой дочери пророка Фатиме, нашa Фоннка-Моника-ой, дочь халифа правоверных эми­ра бухарского, воссияет в веках в своем потомстве. Джихад за поношение чести царской дочери вернет Сеиду Алимхану трон в Арке Бухары! Загоним же неверных в землю! Пусть жрут глину и блюют кровью! Йия хакк! Оомнн!

Мулла Ибадулла закончил свою речь, и в склепе водворилась тишина.

Тут же мулла Ибадулла просто выгнал всех молящихся, и при­том грубо:

— Убирайтесь! Хватит! Помолились!

Первым смиренно удалился Сеид Алимхан. Он попросил всех собраться в курынышхане, то есть в зале приемов. Здесь все уже смогли рассесться судобством на привычных, таких удобных курпачах-тюфячках, в надежде на дастархан с сытным ужином или хотя бы с пшеничными лепешками и сладостями. Оказывается, сегодняшнее собрание созвано по важным делам и вполне заслу­живает парадного угощения. И думать легче за дастарханом. А думать есть о чем. Наговорил мулла Ибадулла Муфти такого...

По знаку эмира выступил вперед Начальник Дверей дворца Кала-и-Фатту Хаджи Абду Хафиз, носящий еще звание Главный сПосохом — церемониймейстер. Он извлек из-за пазухи свернутый трубочкой листок, развернул и начал читать вслух:

— «Благословение и радость! С прискорбием восприняли мы весть, что шелудивые собаки подтачивают трон ваш, и мы умоляемвсемогущего послать вам победу с помощью непобедимых сил ислама и инглизов, верных друзей наших. Хотим сообщить вамследующее: некоторые злые языки клевещут на нас, якобы мы осуждаем басмачей и хвалим колхозы. Сколько воду ни кипяти, она жирнее не станет. Как же нам говорить иначе, когда мы занимаем высокий пост у Советов и имеем силу? Иначе мы подо­рвем доверие к себе. Оттого, что нам приходится бить языком, вам,ваше величество, будет не убыток, а прибыль. Поверьте, на нас не направлены испепеляющие взоры большевых, мы знаем, что делать. Мы послали к вам двух самаркандских муллобачей довести до ваших ушей, что нашлась девушка по имени Фоника-Моника-ой, по слухам, дочь вашего высочества. Мусуль­мане из «Исламского союза среднеазиатских мусульман для борьбы с неверными» разузнали, что девица, про которую говорят, что она дочь ваша, проживает ныне в доме ишана чуянтепинского Зухара Аляддина, спрятанная от милиции и прокуратуры, которые обе объявили ее прокаженной, что неверно. О принятых ме­рах сообщим вам. Выражаем наше скромное мнение: очень важно, чтобы за границей знали о святотатственных притеснениях, которым подвергается принцесса. Мы же написали о счастливом обстоятельстве обнаружения царской дочери мусульманам Калькут­ты и Дакки, Каира и Аль Аммана, Стамбула и Багдада. Пусть знают и вознесут молитвы к престолу аллаха за эмира Бухары и за счастливое избавление его дочери от притеснений. И да помнят: когда высекается огонь, загорается пламя, когда поведают, узнаешь!»

Тяжелыми вздохами откликался на чтение письма Сеид Алим­хан. Он старался изобразить на своем застывшем мучнисто-белом лице радость и горесть: радость по поводу того, что нашлась дочь, горесть потому, что дочь в столь ужасном положении. И все, даже самые черствые, не могли не посочувствовать озабоченному цар­ственному отцу.

Но едва ли кто из присутствующих мог предусмотреть, что произойдет дальше.

— Увы, — заканючил эмир, — казна Бухарского государства пуста... рваные кошельки... коврики разные... на кирпичах... сы­рость, холод... преданные наши молитвенники... радетели... сидят в Бухаре в лохмотьях... голодные... гроша не имеют... заплатить сапожнику, прикинуть подметки на дырявые кавуши... молчите! — Он чуть поднял руку, задребезжав четками, когда по курынышу прошел шелест сочувствия. — Вас, наших слуг, тоже знаем... под­халимы вы, говорящие «добро пожаловать», подносящие нам под­носы... пустые... держащие за пазухой камень злословия... сироп во рту... языком лицемерия лижущие пыль следов... Вы готовы удалиться за один рубль... объедаетесь, жиреете... а газии расцве­тают кровавыми гвоздиками ран...