Богдан Сушинский - Рыцари Дикого поля

«Так чего же ты теперь маешься? — саркастически поинтересовался у самого себя Гяур. — Оставляй службу и превращайся в страдальца парижских салонов. Из плена, в который ты время от времени будешь попадать в этих салонах, совершать побеги тебе, естественно, будет труднее, нежели из испанского заточения, но зато с меньшим риском для жизни. Впрочем, кто знает, всегда ли с меньшим.».

Одар вновь попытался вспомнить Власту, но вместо ее лица явились пшенично-золотистые кудри Дианы. И ничего он не мог поделать с собой, ничего! Юная графиня Ольбрыхская уже несколько раз повторяла, что она — его судьба; что семейное объединение их — предсказано свыше, самой Ольгицей. А предсказано, потому что… предначертано судьбой. Очевидно, каждый раз девушке казалось, что эта предначертанность заставит князя относиться к ней более серьезно, чем он относится сейчас. Но всякий раз она ошибалась.

В то же время сама Власта любила его с какой-то монашеской покорностью, понять которую мог разве что человек, привыкший к молитвам и обреченности на волю Всевышнего. Но Гяур желал познавать собственную волю. И стремился к тому, что предначертано его волей, а еще — волей случая. Одного из тех случаев, из которых обычно соткана всякая человеческая судьба.

Как всегда, неслышно и почти незримо появился Симон.

Несколько мгновений он молча постоял у Гяура за спиной, а когда тот соизволил оглянуться, предложил:

— Думаю, нам следует осмотреть флигель, князь. Четыре комнаты, чудные гобелены, изысканные статуэтки, ванная…

— И что еще? — подловил его на паузе Гяур.

— Такой маленький дворец, в котором в юности развлекался сын графа Антуан Ворнасьен, и который успел познать то, чего многие из нас, людей прежних поколений, не сумели познать, даже обзаведясь седыми висками.

— Кто успел познать: маленький дворец или наш юный Антуан?

На сей раз слуга выдержал паузу, достойную самого задумчивого из сенаторов, и глубокомысленно произнес:

— Судя по всему, оба, князь. Уверен, вам захочется получить разъяснения по поводу того и другого.

— Как же вы неподражаемо предусмотрительны, Симон!

— Существует не только талант воина, но и талант слуги, — не воспринял тот иронии молодого аристократа. — Причем не только талант, но и высокое, множеством поколений оттачиваемое искусство.

В облике этого невысокого худощавого шестидесятилетнего француза действительно было что-то такое, что заставляло сразу же угадывать в нем слугу, но при этом не позволяло относиться к нему без должного уважения.

— Наблюдая за вами, я все больше убеждаюсь в этом, — честно признал Гяур. — А к словам вашим добавил бы: «Не только искусство служения, но и его изысканный аристократизм».

Флигель был похож на старинный рыцарский замок в миниатюре. Все в нем было скромно и сурово, что позволяло судить о рыцарских традициях былых владельцев и происхождении нынешнего хозяина. Одна, наиболее мощная стена его, с двумя башнями, даже была встроена в крепостную ограду, защищавшую дворец графа де Ворнасьена, что придавало этому жилью особую романтическую окраску. И не беда, что она так и не способна была обнаружить у себя какого-либо следа штурмов или осад, поскольку оказывалась в руках врага вместе со всем Дюнкерком…

— Этот флигель больше устроит меня, чем второй этаж дворца, — сразу же признался Гяур, осматривая старинные гобелены и наборы оружия на стенах. — Все в отличном состоянии, притом что не ощущается никакой тени, никаких отголосков этой несуразной войны.

Одар уже знал, что испанцы не грабили дворец Ворнасьена, поскольку у графа имелась невесть когда и каким образом полученная им старинная охранная грамота, заверенная еще печатью короля Испании Филиппа IV Красивого, в которой говорилось об испанской крови рода Ворнасьенов и заслугах перед Испанией, а также о личном королевском попечительстве над ним. Как ни странно, в Испании все еще считались с мнением королей, нынешних и бывших, и чтили их печати, чего нельзя было сказать об отношении французских дворян к словам и печатям их национальных «величеств».

— Кстати, графине де Ляфер этот «Замок Гномика», как называл его молодой граф Антуан, — да простит ему Господь даже то, в чем он не успел согрешить, — тоже понравился.

— И графине де Ляфер — тоже? — улыбнулся Гяур, как улыбаются самым сладостным воспоминаниям. — Прелестная графиня Диана!.. Как же немыслимо давно все это происходило!..