Григорий Кроних - Наследство Эйдорфа

— Не доферяете? — Альберт отдернул руку. — Как хотите.

— Вот именно, — проворчал Петя.

— Осторожность — мать мудрости, — примирительно сказал Юра. — Вашей форме трудно доверять, Вернер.

— Ничего, скоро мы оденемся одинакофо…

Когда они отъехали, над складом уже вился легкий дымок.

— Зля подозгли, налод сбезится, — сказал Константин, — а так до смены сасовых было бы тихо.

— Не зря, — отозвался Юра, — пропажу формы могли бы заметить через час, а через два началась бы усиленная проверка на дорогах. А теперь это просто диверсия.

На обратном пути, не доезжая до Юзовки, Сапрыкин свернул на проселочную дорогу. Несмотря на недовольство Вернера, ему завязали глаза и в таком виде доставили в партизанский отряд.

— Что фы теперь скажете, Юрий? Береженого Бог бережет?

— Вроде того, — согласился хлопец и снял повязку.

Лейтенант обнаружил, что стоит в лесу, а перед ним прямо в земле находится дверь.

— Что, землянок никогда не видал, мил человек? — спросил Василий Кузьмич, несостоявшийся староста. Он обжился в отряде, выполнял мелкую, но нужную работу и старался держаться поближе к кухне, где попеременно командовали хорошие знакомые: Настя и ее тетка Анисья.

— Если фы так жифете и так фоюете… — Вернер покачал головой. — Фюрер фойну с Россией проиграет.

— И я так думаю, — согласился старик, — Гитлер капут!

— Пошли, — подтолкнул лейтенанта Петя, — некогда лясы точить.

Внутри землянки оказалось не так плохо, как можно было предположить по названию. Стены и потолок выложены бревнами, керосиновые лампы давали достаточно света, чтобы разглядеть присутствующих.

— Как машина, Матвеич? — спросил командир.

— Зверь! Механизм новый, не подведет, — отозвался старый рабочий. — И номера мы сменили.

Даня посмотрел на щурящегося немца.

— Я — Ларионов, командир партизанского отряда.

— Я догадался, — сказал Вернер. — А фы — Цыганков. Угадать не трудно!

— А ты тот гад, что Оксану сцапал? — насупился Яков.

— Брек, драться не будем. Как все прошло?

— Нормально, — сказал за всех Петька. — Костя молодец.

— Сплошные чудеса, — пробормотал Яша. — Кирпич воюет, гестаповец грабит немецкие склады. Что же дальше будет?

— Вот это и обсудим, — предложил Даниил, — через полчаса пора выступать.

— Сначала покажите, есть ли у фас планы здания гестапо, — сказал вдруг Вернер, — иначе я сотрудничать отказыфаюсь!

— А что расстреляем — не боишься?

— Сначала чертежи, — твердо заявил немец.

— Герр Овечкин, откройте дверь! — унтер требовательно крутил звонок. Гестапо не привыкло долго торчать перед дверью. Наконец послышались шаркающие шаги.

— Кто там?

— Гестапо, нам нужно с вами поговорить.

— Вы серьезно? — Петр Сергеевич ухмыльнулся. — Значит, верно: если гора не идет к Магомету, то он — к горе?

— Прекратите болтать и откройте дверь! — унтер начал терять терпение.

— Пошел ты… — прошептал капитан по-русски, поднял револьвер на уровень груди и трижды выстрелил.

Унтер и солдат, стоявший рядом, свалились на пол.

— Что? Взяли русского офицера, колбасники? — Овечкин шагнул за косяк, и тут же автоматная очередь превратила три дырки на двери в частый пунктир. Потом стало тихо.

Петр Сергеевич зарядил недостающие три патрона, подтянул кресло-качалку на середину комнаты так, чтобы видеть и дверь, и окно одновременно. Ждать пришлось долго, их контора находилась в центре, а Петр Сергеевич жил на скромной окраине.

Сначала за дверью послышалась тихая возня. Капитан дважды выстрелил, там раздался стон. Затем взрыв гранаты добил раненого и вынес дверь. Сквозь дым и пыль солдаты ринулись вперед, стреляя перед собой наугад. Раненный в ногу и грудь, Овечкин вместе с креслом опрокинулся на пол и успел еще трижды нажать на курок…

…А в далеком от Кельна городе, в своем кабинете, сидел штурмбаннфюрер и ждал вестей от своих коллег.

Чтобы его не посмели обвинить в предвзятости (у Вернера действительно были высокие покровители), начальник гестапо решил не трогать лейтенанта, пока не соберет достаточно компрометирующих материалов о нем и его отце. Если к показаниям Славкина присоединится еще один свидетель, то Вернер не на фронт пойдет, а под трибунал и получит расстрел. Это более верное средство, чем русская пуля. Но, хоть и уверен штурмбаннфюрер в своих расчетах, мысль о том, что было бы лучше сразу посадить наглеца в подвал, почему-то не давала ему покоя.