Александр Крашенинников - Слуга злодея

Последний раз окна открывались, пожалуй, на Воздвиженье, осенью — клейстер под бумагой засох до каменной твердости. Вертухин оглянулся на входную дверь. Но в комнате за дверью сегодня почивал сам Лазаревич. Да сторож спал в сенях. Персиянин мог проникнуть в ювелирную комнату только через каминную трубу. Но даже он, будучи столь ловок, не сделал бы этого мертвым.

Вертухин подошел к телу ближе. Пожалуй, это был не персиянин, а скорей, араб. У него была тонкая кость, черные, будто углем намазанные волосы и золотистая кожа, красоту коей не могла скрыть даже бледность мертвеца.

В почтении перед матушкой смертью Вертухин снял поярковую шляпу с нарядным белым галуном, носимую им вместо шапки даже в морозы. Потом, подумав, стянул парик. Но постояв и еще о чем-то помыслив, снял и накладные волосы, обнажив бритую голубую голову. Так, держа в левой руке шляпу, парик и накладные волосы, а правой опираясь о трость, он стоял несколько минут. В продолжение этого времени он, казалось, ни о чем не думал, а только разглядывал мертвеца.

Внезапно он вздрогнул, в рассеянности надел парик, на него бросил накладные волосы и закрыл все это неряшество своей блистательной черно-белой шляпой. Все так же опираясь на трость, он наклонился к мертвецу и осторожно расстегнул камзол. Пониже левого соска персиянина темнело небольшое, словно бы шильцем учиненное отверстие. А повыше было другое, пожалуй, от колющего оружия. Рядом покоился серебряный медальон на золотой цепочке. Вертухин нажал потаенную кнопочку, отщелкнул крышку медальона и вытащил лежавший там тонко выделанный велен. Велен был сложен вчетверо. Вертухин развернул его. Это был какой-то документ на узорчатом арабском языке с печаткой внизу. Вертухин по причине своей причудливой судьбы арабский знал, хотя и не был в нем силен. Но он в любом случае верно мог сказать, что сия грамота выписана не в канцелярии государства российского.

Внезапно в сенях послышался шум, и в дом, громогласно топоча промерзлыми валенками, вбежал Кузьма, денщик:

— Батюшко, сказывают, злодей вступил в Гробовскую крепость! Завтра, не то послезавтра будет здесь!

Он вытянул шею, заглядывая через плечо на убитого.

Вертухин сунул бумагу в карман кафтана, захлопнул медальон и выпрямился.

От Гробовской крепости до Билимбаевского завода насчитывалось от силы двадцать пять верст. Сердце у Вертухина поскакало, будто весенний козел. Он был в сутках, а то и менее от самого великого дела своей жизни.

— Не ори над покойником, — не оборачиваясь, строго сказал он Кузьме. — Это пока не сам злодей, а только Белобородов. Да иди прочь, от тебя чесноком воняет.

Перво-наперво, пока Белобородов не подступил к Билимбаю, надо было прояснить все, что касалось убийства и убитого. Вертухин не ожидал такого начала своей службы на Урале, но теперь, когда нашел при персиянине медальон, знал наверное, что именно здесь кроются его победа или поражение.

— Чем ныне промышляют разбойники? — спросил он Кузьму через открытые двери.

— Пианствуют, — сказал Кузьма. — Растащили винную лавку и пианствуют в господском доме да на улке. Буде кто и замерзнет, — строго добавил он и посмотрел в окно, где солнце, оранжевое и дымное от мороза, никак не могло подняться над горизонтом.

— Сюда, значит, до завтрева не пойдут, — как бы сам про себя проговорил Вертухин.

— Упаси господь! — отозвался Кузьма.

Вертухин еще раз осмотрел ювелирную комнату, внимательно остановившись на персиянине, переложил на голове пирог из причесок и вышел, крепко закрыв за собой дверь.

В гостиной, коя представляла собой просторную горницу-столовую с буфетом, камином, большим дубовым столом посередине и полудюжиной стульев, украшенных резьбой с позолотой и голубой подкраской, собралось все население дома. Прислугу и живущих в доме других людей Вертухин знал только понаслышке, но определил сразу, кто и кто перед ним.

Здесь были (от низу к верху):

кухарка Меланья, низенькая ростом баба, толстая, но проворная, с умильным и веселым лицом;

дворник, он же сторож, Касьян Михайлов в расстегнутом нагольном тулупе и сатиновой рубахе с поясом, всклокоченный и все еще заспанный, благо что был уже десятый час;

приказчик Максим Калентьев, плутовская харя коего при виде Вертухина сделалась сладкой, как халва;

две девки-приживалки, Софья и Фетинья, одна черна волосом, суха и величава, другая светла, бокаста и румяна, будто кулич.