Cecil Forester - Под стягом победным

Хорнблауэр поспешил отделаться от тягостных воспоминаний. По крайней мере, нуждаться Мария не будет – британская пресса позаботится, чтоб правительство выполнило свой долг. Он догадывался, какие статьи появятся в ответ на сообщение Бонапарта: яростное негодование, что британского офицера обвинили в пиратстве, нескрываемые подозрения, что он хладнокровно умерщвлен, а не погиб при попытке к бегству, призывы к ответным мерам. До сего дня британская пресса редко писала о Бонапарте, не вспомнив другого британского капитана, Райта, который якобы покончил с собой в парижской тюрьме. В Англии были уверены, что Райта убили по приказу Бонапарта – то же подумают и о нем. Занятно, что самые действенные нападки на тирана основаны на действиях с его стороны пустячных либо приписанных ему. Британский пропагандистский гений давно обнаружил, что легче раздуть пустяк, чем обсуждать общие политические принципы: газеты отведут больше места обвинениям Бонапарта в гибели одного-единственного флотского офицера, чем преступной природе, скажем, вторжения в Испанию, в ходе которого перебиты сотни тысяч невинных людей.

Леди Барбара тоже прочтет о его смерти. Она опечалится – в это Хорнблауэр готов был поверить, но глубока ли будет ее печаль? Эта мысль пробудила к жизни целый поток догадок и сомнений, которые он в последнее время пытался позабыть – вспоминает ли она о нем, пережил ее муж ранение или нет, и на что он, Хорнблауэр, может надеяться при любом исходе.

– Мне жаль, что это сообщение так сильно вас огорчило, – сказал граф, и Хорнблауэр понял, что все это время за ним внимательно наблюдали. Его захватили врасплох, что с ним случалось редко, но он уже взял себя в руки и выдавил улыбку.

– Это значительно облегчит нам путешествие по Франции, – сказал он.

– Да. Я подумал о том же, как только прочитал. Поздравляю вас, капитан.

– Спасибо, – сказал Хорнблауэр.

Однако лицо у графа было встревоженное – он хотел что-то сказать и колебался.

– О чем вы думаете, сударь? – спросил Хорнблауэр.

– Всего лишь о том, что в некотором смысле ваше положение стало теперь более опасным. Вас объявило погибшим правительство, которое не сознается в ошибках – не может себе этого позволить. Боюсь, что оказал вам медвежью услугу, столь эгоистично навязав вам свое гостеприимство. Если вас поймают, вы будете мертвы; правительство позаботится, чтоб вы умерли, не привлекая к себе дальнейшего внимания.

Хорнблауэр с непоказным безразличием пожал плечами.

– Так и так бы меня расстреляли. Разница невелика.

Он переваривал сообщение, что современное правительство балуется тайными убийствами, и даже готов был счесть это напраслиной – он бы поверил, скажи ему такое о турках, даже о сицилийцах, но не о Бонапарте. Он немного ужаснулся, поняв, что тут нет ничего невозможного – человек, обладающий безграничной властью и поставивший на карту все, окруженный сатрапами, в чьем молчании уверен, не станет выставлять себя на посмешище, если может обойтись простым убийством. Мысль была отрезвляющая, но он заставил себя бодро улыбнуться.

– Ответ достойный представителя мужественного народа, – сказал граф. – Однако о вашей смерти узнают в Англии. Боюсь, мадам Оренблор будет опечалена?

– Боюсь, что так.

– Я бы изыскал способ отправить письмо – моим банкирам можно доверять. Другой вопрос, разумно ли это.

Если в Англии узнают, что он жив, узнают и во Франции – его снова начнут искать, на этот раз еще тщательнее. Мало пользы Марии узнать, что он жив, если в результате его убьют.

– Я думаю, это было бы неразумно, – сказал Хорнблауэр.

Он ощущал странную двойственность: Хорнблауэр, для которого он так хладнокровно планировал будущее, чьи шансы выжить он оценивал так математически точно, был марионеткой в сравнении с живым Хорнблауэром из плоти и крови, чье лицо он видел в зеркале, бреясь сегодня утром. Он знал по опыту, что эти двое сливаются лишь в самые опасные минуты – так было, когда он плыл в водовороте, спасая свою жизнь, или ходил по шканцам в разгар боя – и в эти минуты приходит страх.

– Надеюсь, капитан, – сказал граф, – что новости не слишком вас огорчили?

– Ничуть, сударь, – сказал Хорнблауэр.

– Чрезвычайно рад слышать. Возможно, вы с мистером Бушем не откажете мне и мадам виконтессе в удовольствии видеть вас сегодня вечером за карточным столом?

Вист был обычным вечерним времяпровождением. Граф любил игру, и эта общая черта тоже связывала его с Хорнблауэром. Однако, в отличие от Хорнблауэра, он основывался не на просчете вероятностей, а на чутье, на некой инстинктивной тактической системе. Удивительно, как он иногда первым же заходом попадал партнеру в короткую масть и забирал у противников верные взятки, как часто в сомнительной ситуации интуитивно угадывал выигрышный ход. Иногда эта способность покидала его, и он сидел весь вечер с горькой усмешкой, проигрывая роббер за роббером безжалостно точным Хорнблауэру и невестке. Но обыкновенно сверхъестественная способность к телепатии приносила ему победу – это бесило Хорнблауэра, если они были противниками, или донельзя радовало, когда они играли вместе – бесило, что его мучительные расчеты шли прахом, или радовало, что они полностью оправдались.