Джек Кавано - Колонисты

— Я передам, отец. Обещаю.

— И Присцилле с Джаредом тоже скажи. Скажи… что я люблю их.

— Хорошо, отец.

— Я знаю, вы не очень-то ладите, но теперь за брата и сестру отвечаешь ты. Дай мне слово, что позаботишься о них. Семья так важна — быть может, важнее и нет ничего на свете. Помни об этом.

Из глаз Филипа брызнули слезы — они оставляли в дорожной пыли крохотные темные ямки.

— И еще кое-что, сынок.

— Да, отец.

Бенджамин зашелся глухим кашлем. От боли он вновь прикрыл глаза. А когда открыл их, они уже не различали того, что было перед ними.

— Выполни еще одну мою просьбу, — прохрипел он. — В секретере… у меня в кабинете… дневник. Прочти его. Он принадлежал нашему предку… — Он вновь мучительно закашлялся. — В нем говорится о Библии. Фамильной. Нашей. Она пропала более пятидесяти лет назад. Найди ее, Филип. И верни в наш дом. Обещай мне.

— Я найду ее, отец. Верь мне… Обязательно найду.

Сдерживавший свои чувства весь день, в темноте отцовского кабинета Филип дал волю слезам: он зарыдал горько, безутешно, сотрясаясь всем телом.

— Я должен был спасти его! Действуй я быстрее, он остался бы жив. Господи, ну почему? Почему этот злосчастный приступ начался тогда, когда отец так нуждался во мне?

Филип вновь захрипел и закашлялся.

— Лучше бы ты взял с собой Джареда! — с горечью крикнул он в пустоту. — Джаред никогда не теряет головы. Он не дал бы тебе погибнуть. Он бы спас тебя. Ну почему ты не взял его с собой? А я… Я подвел тебя. Прости меня, отец. Я был недостаточно расторопным, недостаточно сильным. Ну почему, почему ты не взял с собой Джареда?! — И молодой человек, уронив голову на стол, вновь залился слезами. Он плакал, пока его не сморил сон.

Он проспал недолго, час с хвостиком. С тех пор как не стало отца, он почти не смыкал глаз и проводил большую часть ночи бодрствуя; даже во сне его преследовали предсмертные слова Бенджамина Моргана: найди Библию… найди Библию… найди Библию.

Филип встал, потер глаза и потянулся. Он взял коробку с трутом и зажег свечу. Пламя осветило стол и лежащую на нем стопку счетов за похороны — за надгробие, кольца, перчатки, столик для напитков и множество других вещей. Похороны обходились недешево, потратить на них пятую часть состояния покойного было делом обычным. Подойдя к отцовскому секретеру, молодой человек выгреб из него книги, какие-то бумаги и старый дневник — это был семейный архив Морганов.

С некоторых пор — где-то с год — у отца вошло в обыкновение два-три раза в неделю по вечерам запираться у себя в кабинете и работать. Он никого не посвящал в свои труды, лишь порой взволнованным голосом объявлял, что скоро сообщит домашним о чем-то очень важном.

Бумаги, найденные в секретере, представляли собой нечто среднее между исследованиями и записями личного характера. К этим документам был приложен листок с генеалогическим древом Морганов. Филип плохо разбирался в своей родословной, знал только, что один из его предков, Энди Морган, прибыл в Северную Америку из Англии вместе с губернатором Джоном Винтропом [4] Винтроп Джон (1588–1649) — один из основателей Массачусетса и первый его губернатор. Прибыл в Северную Америку в 1630 г. на корабле «Арбелла» с большой группой единоверцев. Его дневник (опубликован в 1790; 1825–1826) — важнейший источник сведений по ранней истории Массачусетса и политической доктрине пуританства. на борту «Арбеллы». В соответствии с генеалогическим древом сам Филип, его сестра и брат являлись пятым поколением Морганов, которое живет в Массачусетсе.

Филип поднес листок ближе к свету и принялся изучать свою родословную. Сведения о его предках были довольно скупыми. Энди Морган родился в 1611 году (день и месяц отсутствовали); скончался 24 сентября 1682 года. Энди и Нелл Морган имели троих детей: Кристофер родился в 1634 году, дата смерти отсутствовала; Люси появилась на свет в 1635 году и скончалась в 1704-м; Роджер родился в 1638 году, а умер то ли в 1701-м, то ли в 1702-м. Семья Филипа происходила от Роджера, младшего из детей Энди и Нелл. Роджер женился на Мэри Шепард (даты жизни отсутствовали) и прижил с ней троих детей — Томаса, Тимоти и Тайлера. Их первенец, Томас, приходился Филипу родным дедом. Филип привык думать о нем как о человеке эксцентричном. Томас Морган отчаянно кичился своим английским происхождением и без конца твердил о том, что намерен вернуться домой, на родину, — имея в виду Англию. Такая привязанность к Англии выглядела странновато, поскольку нога Томаса ни разу не ступала на британскую землю. Его жена Энн, бабушка Энн, умерла от оспы в тот год, когда их единственный сын Бенджамин в возрасте пятнадцати лет поступил в Гарвард. Томас полагал, что в могилу ее свела беспросветно тяжелая жизнь в колониях, и спустя месяц после похорон отплыл в Англию, к цивилизации, предоставив юного Бенджамина самому себе. Филип припомнил, как два года назад он случайно наткнулся на письмо, пришедшее из далекого английского города Эксетера; некий господин Хиггенботем извещал Бенджамина Моргана о том, что его отец тихо отошел в вечность в 1725 году.