Джеймс Купер - Том 3. Последний из могикан, или Повесть о 1757 годе

— Они изготовились к стрельбе,— крикнул Хейуорд.— И вряд ли промахнутся: мы с ними на одной линии.

— А тогда ложитесь с полковником на дно лодки, да поживее! —крикнул разведчик.— Вот у них и станет целей поменьше.

— Дурной пример подадут старшие по чину, если начнут прятаться, когда солдаты под огнем! — с улыбкой возразил Хейуорд.

— Боже правый! Вот она, храбрость белого человека!— возмутился разведчик.— Как и многие другие его понятия, она не в ладах с разумом. Разве сагамор, Ункас и даже я сам, чистокровный белый, стали бы раздумывать, прятаться или нет, когда драться в открытую бесполезно? Для чего французы воздвигли Квебек, если сражения обязательно должны происходить в чистом поле?

— Все, что вы говорите, вполне справедливо, мой друг,— ответил Хейуорд.— Тем не менее наши обычаи не позволяют нам поступить так, как вы желаете.

Ружейный залп гуронов прервал этот спор, и, когда вокруг засвистели пули, Хейуорд заметил, что Ункас обернулся и посмотрел на него и Манроу. Несмотря на близость врагов и грозившую ему самому опасность, лицо молодого воина, как показалось Дункану, не выразило ничего, кроме изумления при виде людей, без всякой надобности подвергающих себя риску. Чингачгук, по-видимому, был лучше знаком с обычаями белых: он не счел нужным отрывать глаза от курса, которым вел пирогу. Вскоре пуля вышибла из рук вождя легкое отполированное весло, которое отлетело далеко вперед. Гуроны завопили и, воспользовавшись случаем, дали еще один залп. Однако Ункас описал веслом широкую дугу по воде, лодка рванулась вперед. Чингачгук поймал свое весло и, высоко подняв его, издал боевой клич могикан, после чего изо всех сил и со всем умением вновь отдался своему важному делу.

Позади них из гуронских пирог донеслись громкие крики: «Великий Змей! Длинный Карабин! Быстроногий Олень!» — которые, казалось, удвоили рвение преследователей. Разведчик поднял левой рукою свой олене-бой и с победоносным видом погрозил им врагам. Дикари ответили на оскорбление воем, за которым последовал еще один залп. Пули забарабанили по воде, а одна даже пробила борт суденышка. Но и в эту критическую минуту спокойствие и хладнокровие не изменили могиканам, чьи суровые черты не выражали ни тревоги, ни надежды. Разведчик же повернул голову и, рассмеявшись своим беззвучным смехом, сказал Хейуорду:

— Мошенникам нравится слышать грохот своих ружей, но среди мингов нет ни одного, чей глаз мог бы точно определить расстояние до пляшущей на воде пироги! Вы видите, эти болваны сняли одного человека с весел для заряжания ружей, а мы, на самый худой конец, проходим три фута, пока они делают два.

Хотя такая оценка дистанции успокоила Дункана куда меньше, чем его спутников, он тем не менее обрадовался, что благодаря ловкости гребцов их пирога явно начинает уходить от вражеских лодок. Гуроны опять открыли огонь, и пуля угодила в весло Соколиного Глаза, не причинив ему, однако, вреда.

— Ну и ну! — проговорил разведчик, с любопытством осмотрев выбоинку.— Такой выстрел не оцарапал бы кожу ребенка, не то что мужчины, который, как мы, прошел огонь и воду. Так вот, майор, если вы попробуете управиться с этой обструганной палкой, мой оленебой примет наконец участие в разговоре.

Хейуорд схватил весло и принялся грести с усердием, искупавшим отсутствие умения и навыка, а Соколиный Глаз проверил заряд, быстро прицелился и выстрелил. Гурон, сидевший на носу передней лодки и уже привставший для выстрела, опрокинулся навзничь, и ружье его упало в воду. Однако через секунду он снова вскочил на ноги, неистовыми жестами выражая свою растерянность. В то же мгновение его соплеменники бросили грести, пироги сошлись борт к борту и остановились. Чингачгук и Ункас воспользовались этим, чтобы перевести дух, а Дункан продолжал работать веслом. Отец и сын обменялись вопросительными, но по-прежнему спокойными взглядами, выясняя, не пострадал ли кто-нибудь из них от вражеского огня: оба хорошо знали, что в такую ответственную минуту ни тот, ни другой не позволили бы себе криком либо восклицанием выдать свое волнение или боль. Несколько крупных капель крови скатилось по плечу сагамора, но, заметив, что глаза Ункаса слишком долго задержались на них, Чингачгук зачерпнул пригоршню воды, смыл багряные следы и этим бесхитростным жестом дал понять, что рана его — не больше чем царапина.

— Легче, легче, майор! — бросил разведчик, успевший перезарядить ружье.— Мы и так уже ушли слишком далеко, чтобы оленебой мог блеснуть своими достоинствами, а вы видите — эти бродяги-минги держат совет. Дайте им подойти на выстрел,— в таких делах на мой глаз можно положиться! — и я заставлю этих мошенников гнаться за нами через весь Хорикэн, причем ручаюсь, что их выстрелы в самом худшем случае оцарапают нам шкуру, а мой оленебой из трех жизней возьмет две.