Джеймс Купер: Том 3. Последний из могикан, или Повесть о 1757 годе

Не получив ответа на это необычное обращение, хотя оно, по справедливости, заслуживало известного внимания, ибо произнесено было в полную силу звучного голоса, человек, пропевший слова Священного писания, взглянул на молчаливую фигуру своего невольного слушателя, и взор его нашел в незнакомце новый и еще более достойный предмет изумления. Это был стройный, невозмутимый индеец-скороход, принесший накануне в лагерь нерадостное известие. Хотя дикарь стоял неподвижно и с характерным для его расы стоицизмом не обращал, казалось, никакого внимания на суету и шум вокруг, в нем под маской равнодушия чувствовалась такая мрачная свирепость, что он, безусловно, заинтересовал бы куда более искушенного наблюдателя, нежели тот, кто сейчас пристально и с нескрываемым изумлением всматривался в краснокожего. Хотя, по обычаю своего племени, индеец был вооружен томагавком и ножом, внешность не выдавала в нем настоящего воина. Напротив, во всем его облике ощущалась некая небрежность, словно он не успел еще превозмочь недавней огромной усталости. Полосы боевой раскраски на его свирепом лице расплылись, и случайное смещение их делало его смуглые черты еще более страшными и отталкивающими. Природную дикость краснокожего выдавали только глаза, сверкавшие, словно яркие звезды из-за толщи туч. На мгновение скрестив свой пристальный и настороженный взгляд с удивленным взором наблюдателя, он тут же — то ли из хитрости, то ли из высокомерия — отвел его в сторону и уставился куда-то в пространство.

Не беремся судить, какое неожиданное замечание вырвалось бы у долговязого белого человека после такого обмена взглядами с существом, не менее странным, чем он сам, не будь его настойчивое любопытство отвлечено новым поворотом событий. Внезапно слуги засуетились, и негромкий звук нежных голосов возвестил о приближении тех, кого только и ждали, чтобы кавалькада могла тронуться в путь. Простодушный воспеватель офицерского коня тут же отошел к своей низкорослой поджарой кобылке с подвязанным хвостом, которая лениво пощипывала невдалеке жухлую траву, облокотился одной рукой на одеяло, заменявшее ему седло, и принялся наблюдать за приготовлениями к отъезду, не мешая жеребенку, подбежавшему к кобылке с другой стороны, совершать утреннюю трапезу.

Молодой человек в офицерском мундире подвел к лошадям двух леди, которые, судя по их наряду, явно подготовились к утомительному путешествию по лесам. Внезапный порыв утреннего ветерка откинул в сторону зеленую вуаль, ниспадавшую с касторовой шляпы на лицо той из путниц, которая казалась помоложе, хотя обе они были очень юны, и девушка бесхитростно явила взглядам собравшихся ослепительный цвет лица, золотисто-белокурые волосы и голубые глаза. Краски рассвета, все еще разливавшегося над соснами,— и те были менее яркими и нежными, чем румянец на ее щеках; занимающийся день — не столь радостен, как улыбка, которою она наградила молодого человека, когда он помог ей сесть в седло. Вторая девушка — она, видимо, в равной мере была предметом забот молодого офицера — постаралась, напротив, скрыть от взоров солдат свои чары, как это и подобало особе лет на пять старше. Тем не менее нельзя было не заметить, что фигура ее, отличавшаяся, как и у спутницы, изысканностью пропорций и изяществом, которых не могло скрыть даже дорожное платье, выглядела несколько более полной и зрелой.

Как только девушки сели на лошадей, молодой человек вскочил в седло, и все трое поклонились Вэббу,— генерал учтиво ожидал их отъезда, стоя на пороге своей хижины; затем повернув лошадей, они в сопровождении конвоя легкой рысью направились к северным воротам лагеря. Покрывая это небольшое расстояние, путники не обменялись ни словом, и только младшая всадница тихонько вскрикнула, когда индеец-скороход неожиданно проскользнул мимо нее и, обогнув кавалькаду, первым двинулся по военной дороге. Хотя внезапное и пугающее появление индейца не исторгло ни звука из уст ее старшей спутницы, она тоже была настолько удивлена, что выпустила из рук край вуали, чьи разлетевшиеся по ветру складки позволили прочесть сострадание, восхищение и ужас, с которыми ее темные глаза следили за легкой поступью индейца. Волосы у этой леди были блестящие и черные, как вороново крыло. Лицо ее, однако, было отнюдь не смуглым, а, напротив, играло такими красками, что, казалось, прикоснись к нему — и кровь брызнет. В то же время цвет его был лишен какой бы то ни было вульгарности и отличался богатством оттенков, а черты изысканной правильностью, благородством и редкой красотой. Словно извиняясь за свою забывчивость, она улыбнулась и сверкнула зубами, с которыми не могла поспорить белизной даже самая лучшая слоновая кость; потом поправила вуаль, наклонила голову и поехала дальше с видом человека, чьи мысли витают далеко от окружающего.