Джеймс Купер - Том 3. Последний из могикан, или Повесть о 1757 годе

— Уходи отсюда, волк в шкуре собаки! — с отвращением бросил разведчику старый вождь.— Я буду говорить с Длинным Карабином ингизов.

— Эх, будь у меня в руках ружье, принесшее мне это прозвище, я бы не стал портить бутыль, а просто перебил ремень, чтобы она свалилась с дерева! — произнес Соколиный Глаз, нисколько не смущенный словами делавара.— Дурни, если вы хотите найти пулю настоящего стрелка- из здешних лесов, ищите ее не около мишени, а в ней самой!

Молодые индейцы тотчас же поняли его, потому что на этот раз он говорил по-делаварски, сорвали бутыль с дерева и высоко подняли ее над головой, с восторженными криками указывая на отверстие в дне сосуда, пробитое пулей, которая вошла в горлышко и вышла с другой стороны. Это неожиданное зрелище исторгло у присутствовавших на совете воинов неистовый, оглушительный вопль восхищения. Выстрел, разрешивший спор, утвердил за Соколиным Глазом его опасную репутацию: любопытные, восторженные взгляды, ранее обращенные на Хейуорда, устремились теперь на обветренное лицо разведчика, который немедленно стал главным предметом внимания окружавших его простых, непосредственных натур. Когда внезапное возбуждение поутихло, старый вождь возобновил допрос.

— Зачем ты затыкал мне уши? — обратился он к Дункану.— Разве делавары — глупцы, не умеющие отличить молодую пуму от кошки?

— Они еще поймут, сколь фальшиво пение такой птицы, как гурон,— ответил Дункан, силясь подражать образному языку индейцев.

— Хорошо. Мы узнаем, кто пробует затыкать людям уши. Брат,— добавил вождь, поворачиваясь к Магуа,— делавары слушают.

Теперь, когда от него прямо потребовали изложить свои намерения, гурон встал, вышел на середину круга с решительным, полным достоинства видом и, остановившись перед пленниками, приготовился говорить. Но прежде чем открыть рот, он медленно обвел глазами живое кольцо торжественных лиц, словно подбирая выражения, наиболее понятные его слушателям. На разведчика он взглянул враждебно, но уважительно; на Дункана — с непримиримой ненавистью; Алису же, едва державшуюся на ногах, вообще не удостоил внимания. Но когда взор его упал на непреклонную, величавую и все-таки прекрасную Кору, Магуа долго не мог оторвать от нее глаз, и выражение, появившееся на его лице, трудно было бы определить. Затем, подстегнутый своими мрачными замыслами, он заговорил на языке жителей Канады, который, как он знал, был понятен большинству слушателей.

— Дух, создавший людей, дал им кожу разного цвета,— начал хитрый гурон.— Одни чернее неуклюжего медведя. Этих он создал рабами, повелев им всю жизнь трудиться, как трудятся бобры. Когда дует ветер с юга, вы можете слышать их стоны, более громкие, чем мычанье бизонов; они разносятся вдоль берегов великого соленого озера, по которому большие пироги возят толпы этих людей. Других он наделил лицом, что светлее лесного горностая: этим он приказал быть торговцами, собаками у своих женщин и волками для своих рабов. Он уподобил их природу голубиной: крылья их не знают усталости; плодовиты они так, что детей у них больше, чем листьев на дереве; алчность же их такова, что они готовы проглотить вселенную. Он наградил их языком, лживым, как мяуканье дикой кошки, сердцем зайца, хитростью свиньи — не лисицы! — и руками длиннее ног лося. Язык их затыкает индейцу уши; сердце учит нанимать чужих воинов, чтобы те дрались за них; хитрость подсказывает им, как завладеть богатствами; а руки захватывают землю от берегов соленых вод до островов на великом озере. Они страдают ненасытностью. Великий дух дал им достаточно, но они хотят иметь все. Таковы бледнолицые. Третьих Великий дух создал с кожей ярче и краснее солнца,— продолжал Магуа, выразительно указывая вверх на огненное светило, пробивавшееся сквозь туман на горизонте,— и этих он сотворил по своему подобию. Он дал им землю такой, какой создал ее,-— покрытой лесами и полной дичи. Ветер корчевал для них деревья, солнце и дождь растили плоды, а снег напоминал им, что они должны быть благодарны творцу. Им не нужны были дороги, чтобы путешествовать; они видели сквозь горы! Бобры трудились, а они лежали в тени и любовались работой этих зверей. Ветер освежал их летом, звериные шкуры согревали зимой. Если они и сражались между собой, то лишь затем, чтобы доказать, что они — мужчины. Они были храбры, они были справедливы, они были счастливы.

Здесь оратор остановился и еще раз обвел собрание взглядом, проверяя, завоевал ли он симпатии слушателей своим рассказом. Все взоры были прикованы к нему, головы высоко подняты, ноздри раздувались, словно каждый присутствующий чувствовал себя способным и готовым даже в одиночку отомстить за причиненное его расе зло.