Александр Дюма - Волчицы из Машкуля

Если вам, дорогой читатель, случалось добираться из Нанта в Бурнёф, то после Сен-Фильбера вы огибали похожий на рог южный залив озера Гран-Льё, и еще через час или два пути, в зависимости от того, шли ли вы пешком или ехали в экипаже, перед вами появлялись первые деревья Машкульского леса.

Там, слева от дороги, в роще, являющейся как бы частью того же леса, от которого ее отделяет лишь дорога, вы непременно обращали внимание на две островерхие башенки и сероватую крышу маленького замка, проглядывающего сквозь листву.

Стены в трещинах, выбитые окна, порыжевшая от мха и диких ирисов кровля этого дворянского жилища придают ему, со всеми его феодальными притязаниями и двумя башнями по бокам, столь жалкий вид, что он не вызывал бы зависти у прохожих, если бы не его восхитительное местоположение — рядом с вековыми деревьями Машкульского леса, качающиеся зеленые верхушки которых вздымаются до горизонта, насколько хватает глаз.

В 1831 году этот маленький замок принадлежал одному старому маркизу и назывался по имени хозяина — замок Суде.

Теперь, когда вы имеете некоторое представление о замке, мы познакомим вас с его владельцем.

Маркиз де Суде был последним оставшимся в живых прямым потомком древнего и славного рода Бретани, ибо озеро Гран-Льё, Машкульский лес и город Бурнёф находятся в той части Франции, что в настоящее время относится к департаменту Нижняя Луара, но прежде, до деления страны на департаменты, входила в провинцию Бретань. Некогда род маркиза де Суде был могучим феодальным древом — его ветви простирались над всей провинцией; однако предки маркиза, вынужденные много тратиться, чтобы достойно выглядеть в королевских каретах, постепенно так расшатали это древо, что 1789 год наступил весьма вовремя и не дал замшелому стволу рухнуть под ударами топора судебного исполнителя, что было бы бесславным концом для такой блестящей фамилии.

Когда пробил час Бастилии и пала древняя твердыня королей, предвосхитив падение королевской власти, маркиз де Суде, наследник если не владений — от них остался только упомянутый выше маленький замок, — то, во всяком случае, имени своего отца, был первым пажом его королевского высочества монсеньера графа Прованского.

В шестнадцать лет — а именно столько было тогда маркизу — великие события представлялись лишь досадными происшествиями; мудрено было, впрочем, в Люксембургском дворце, где для эгоизма была благоприятная почва, не стать глубоко беспечным среди поклонников Эпикура и Вольтера и поборников конституции.

Именно маркиз де Суде был послан на Гревскую площадь дожидаться мгновения, когда палач затянет веревку на шее Фавраса и тот, испустив последний вздох, вернет его королевскому высочеству ненадолго утраченный покой.

Он примчался бегом в Люксембургский дворец, чтобы сообщить своему господину:

— Свершилось, монсеньер!

И монсеньер своим ясным и мелодичным голосом произнес:

— За стол, господа! За стол!

И все стали ужинать, будто честный дворянин, беззаветно отдавший жизнь за его высочество, не был только что повешен как убийца и бродяга.

Затем наступили первые мрачные дни Революции, была издана красная книга, ушел в отставку Неккер, умер Мирабо.

Однажды, 22 февраля 1791 года, собралась огромная толпа и окружила Люксембургский дворец.

Причиной тому были слухи: говорили, будто его высочество намеревался бежать и присоединиться к эмигрантам, собиравшимся на Рейне.

Но его королевское высочество вышел на балкон и торжественно поклялся несмотря ни на что не покидать короля.

И действительно, 21 июня он уехал вместе с королем, по всей видимости для того, чтобы не нарушить клятву.

И все же, на свое счастье, он его покинул, ибо беспрепятственно добрался до границы вместе со своим спутником маркизом д’Аваре, в то время как Людовик XVI был арестован в Варенне.

Наш юный паж слишком дорожил репутацией послушного моде молодого человека, чтобы остаться во Франции, так как монархии вскоре должны были понадобиться самые ревностные ее слуги; он, в свою очередь, эмигрировал и, поскольку никто не обратил внимания на восемнадцатилетнего пажа, без приключений добрался до Кобленца и вступил в одну из мушкетерских рот, которые воссоздавались под командованием маркиза де Монморена. Когда начались первые стычки с республиканцами, он храбро сражался под началом трех принцев Конде, был ранен у Тьонвиля, а затем, после многих бед, испил самую горькую чашу разочарования: роспуск эмигрантского ополчения, когда многие бедняги потеряли не только надежды на будущее, но и последний кусок хлеба — солдатское жалованье.