Александр Бушков: Тень над короной Франции

Д'Артаньян, смирив гнев, постарался обдумать все взвешенно. Он не побоялся бы поискать брод даже в сумерках, в Беарне переплывал с конем реки и пошире, — но он был не один, чересчур рискованно подвергать Анну нешуточной опасности…

— Что же, — спросил он безнадежно, — никто не знает, где брод?

— Отчего ж, сударь. Надо полагать, кто-нибудь да знает. Только вам придется возвращаться в Ватерлоо на ночь глядя, а это добрых парочка лье, уже огни, поди, погасили, дрыхнут все, крестьянин, он спать рано заваливается, потому что и встает рано. Даже если и добудете кого из постели, он вам наврет, что ничегошеньки про брод не знает, чтобы не тащиться ночью неведомо куда, пусть даже вы ему и деньги предложите… Это вы-то на конях, а ему ж придется за вами в темноте пару лье тащиться, да брод искать, да назад топать те же пару лье…

Все, что он говорил, было справедливо: сам д'Артаньян, зная деревенские нравы, не сомневался, что именно так и будет. Мало найдется охотников даже за щедрое вознаграждение шляться в ночи туда-обратно, разыскивая брод для случайных путников…

— Можете у меня переночевать, пожалуй что, господа проезжающие, — поразмыслив, предложил мельник. — У меня хоть и не постоялый двор с трактиром, но комнаты найдутся, и поесть можно будет чего-нибудь соорудить… семейство мое на ярмарке, жена к тетке собралась и детишек прихватила, один я остался, потому что работы много, не сдвинешься с места даже заради ярмарки… Что заплатите, то и ладно, потому как гость в дом — бог в дом, а то я на мельнице, а дом без присмотра… Там и конюшня найдется.

— Пожалуй, это наилучший выход? — тихонько спросил д'Артаньян у Анны. Она пожала плечами:

— А что еще остается делать? Утром вернемся в деревню и найдем кого-нибудь, кто знает брод…

Д'Артаньян первым повернул коня, кляня в душе последними словами всех цеховых мастеров и торговцев смолой, сколько их ни есть на белом свете. По его глубокому убеждению, право на подобные забавы — с драками на мосту и поджогом таковых — имели исключительно благородные дворяне, подобно сьеру де Монтлюку из Тарба, который однажды хладнокровнейшим образом спалил воз с сеном, загородивший на мосту путь его лошади. Вместе с сеном нечаянным образом сгорел и мост, но тут уж общественное мнение единогласно признало виновным во всем олуха-крестьянина — никто его не просил соваться с возом поперек дороги благородному дворянину, чьи предки участвовали еще в крестовых походах. Олух, естественно, и подвергся судебному преследованию, а как же иначе? Не взваливать же расходы на восстановление моста на сьера де Монтлюка?

Они с трудом разместили лошадей в тесной конюшне и оставили при них молчаливого Лорме — конечно же, должным образом вооруженного. Планше, оказавшись на мельнице, тут же вспомнил свое наследственное ремесло, от коего его вынудили отказаться интриги братьев, и с живейшим интересом принялся забрасывать хозяина разнообразнейшими вопросами, на которые тот отвечал скупо и неохотно. Хозяин вообще не отличался ни бойкостью, ни словоохотливостью, что неудивительно для живущего на отшибе нелюдима. К тому же мельников традиционно подозревали в связях с нечистой силой, разве что самую чуточку меньше, чем кузнецов…

Выставив на стол тусклую масляную лампу, хозяин собрал скудный ужин, вполне способный удовлетворить деревенского жителя, но для парижан весьма убогий. Вино, правда, было хорошее, божансийское, но его оказалось мало. По наблюдениям д'Артаньяна, фламандцы были отнюдь не чужды откровенному чревоугодию и неумеренному винопитию, не говоря уж о питье никотианы, но им в случайные домохозяева достался, должно быть, редкостный выродок, пробавлявшийся хлебом, сыром и лежалой колбасой…

А впрочем, чего требовать от соломенного вдовца, чья супружница весело проводила время у тетки? Д'Артаньян и сам, в противоположность королю Людовику, не смог бы приготовить какого бы то ни было кушанья в такой вот печальной ситуации, тоже ограничившись сыром с колбасой…

Собрав на стол, хозяин сразу же исчез, отправившись на мельницу. Планше, который из-за скудости ужина и сервировки не мог выполнять в должной степени свои лакейские обязанности, с разрешения д'Артаньяна увязался следом за мельником, влекомый тем, что впоследствии станут именовать ностальгией. Так что д'Артаньян с Анной остались одни, чему гасконец был только рад, — он мог бы просидеть так ночь напролет, любуясь ее лицом, особенно загадочным и прекрасным в свете тусклой лампы, наполнившей комнатушку колышущимися тенями причудливых очертаний.