Кирилл Кириллов - Булат

За два месяца в Бидаре в доме Мехмета он малость отдохнул, дух перевел, сил набрался. И уже опосля отправился в Парват (благо тот находится совсем недалече от Бидара), где, по слухам, проживали кузнецы, хранящие секрет булата.

В Парвате он повстречал Лакшми… Никак не ждал Афанасий, что любовь найдет его за два моря от отчизны. Как видно, не так уже и важно для любви, сколько морей пройдено. И кто какой веры, тоже не важно. Да и многое остальное кажется пустым и незначительным…

А потом была деревня кузнецов. И уж такое его везение, что объявился он, Афанасий, аккурат после того, как деревня подверглась набегу обезьянцев, подданных царя Ханумана, и многих взрослых побили обезьянцы, а всех детей похитили и увезли к себе в обезьяний город. И пришлось Афанасию направиться в город Ханумана.

И в том городе ждал его плен. А еще ждал гнусный португалец Мигель, который пристроился там при Ханумане кем-то навроде первого советника или, на здешний лад говоря, визиря.

Поймали там Афанасия. Честно говоря, он уже простился с жизнью, приготовился принять неминуемое. Да только вместо того, чтобы просто убить, обезьянцы решили позабавиться, выпустить его на арену гладиаторскую, какую они учинили у себя наподобие римской. И в том они с Афанасием просчитались…

А потом было и бегство, вызволение детей из плена, добыча порошка булатного, бесценного, пожар, устроенный им, Афанасием Никитиным, напоследок в граде обезьянцев. Одно дело он, к несчастью великому, недоделал в граде Ханумана – Мигеля не добил. Гнусный португалец шел по их следам до самого дворца Лакшми. Пробрался во дворец, проник в покои Лакшми, где был в тот момент и Афанасий.

Афанасий в схватке убил поганого португальца Мигеля, да вот Лакшми уберечь не смог. А потом и самому Афанасию пришлось спешно бежать из Парвата, потому что не простили бы ему смерти жрицы, во всем бы обвинили его…

Опять резкой болью дала о себе знать рана, нанесенная подлым Мигелем.

Но сильнее боли телесной была боль душевная. Лакшми! Черные глаза, смуглые руки, расплывающееся по платью красное пятно и последний вздох. Он в сердцах ударил кулаком по зеркалу лужи, подняв фонтан брызг. А вот спеченный огнем в уродливую маску лик Мигеля уже почти забылся, расплылся, превратился в далекий отзвук, словно образ злодея из слышанной в детстве сказки. Да и Лакшми…

Афанасий с неудовольствием отметил про себя, что ее образ тоже стал потихоньку тускнеть, отдаляться, превращаться в далекую звездочку на горизонте, красивую, согревающую своим неярким светом, но отнюдь не путеводную. Теперь звезды вставали так, что кроме как дома, нигде он нужен и не был. А уж тем более в этих лесах. Если двинет кони тверской купец, никто не расстроится.

И верно, пора идти, подумалось ему. Чем быстрее он доберется до Бидара, тем скорее сможет найти лекарство против подцепленной заразы, встретиться с Мехметом и отплыть в родную Тверь. Неблизок до нее путь, но если не сделаешь шага первого, то и остальных не пройдешь.

Сколько он уж дома-то не был? Пасха – праздник Воскресения Христова, ежели по приметам, наступает раньше бесерменского байрама дней на девять или десять. Стало быть, уже три или четыре Пасхи он не праздновал по-христиански. Первую в Каине, а другую в Чапакуре, в Мазандаранской земле третью, а вот уже и четвертая близится, и хорошо, если в столице владений хорасанских, а то ведь и в чащобе этой встречать придется. И три Великих поста пропустил, скоромное вкушал… И книги, что взял с собой в дорогу, утопли в Волге. Не соблюсти теперь обрядов веры христианской. И иных праздников христианских не отметить… Ни Пасхи, ни Рождества Христова, и даже постные среды и пятницы мимо проходят – чем накормят, тем и счастлив. Эх, не отмолить тех грехов будет, разве что митрополит Геннадий согласится вместе пред богом предстоять, колени преклонить. Как он прощался, да как благословил, так не должен в такой беде бросить. Только бы вернуться в родную Тверь.

Он с нежностью погладил висящие на веревочном поясе мешочки с зельем, что при ковке превращает обычное железо в булат. Для него это были не просто порошки, смесь которых обладала чудодейственными свойствами, для него это была и расплата за долги, и новые хоромы для матери, и приданое для сестер, и беззаботная жизнь, сколь господь попустит с возможностью ездить по свету куда заблагорассудится. Хоть к варягам, хоть к грекам, хоть к гишпанцам, хоть к эфиопам, кои ликом черны. А и в землю италийскую бы завернуть, там, говорят, строители да художники чудеса творят. Хоромы строят высокие, картины рисуют – от живых не отличишь, изобретают чего-то, кафтаны наикрасивейшие шьют. Вот там можно для родной земли таких товаров найти, небось, каких в этих местах сыскать трудно.