Александр Дюма - Красный сфинкс

— Я люблю госпожу де Можирон.

— Хорошенькая история! — вскричал, расхохотавшись, Сукарьер.

— Что тебя так смешит в моих словах? — нахмурясь, спросил Пизани.

— Госпожу де Можирон, сестру Марион Делорм?

— Да, сестру Марион Делорм.

— Живущую в том же доме, что и ее сестра, госпожа де ла Монтань?

— Да, тысячу раз да!

— Так вот, мой милый маркиз, если у тебя только эта причина гневаться на бедного графа де Море и ты хочешь его убить за то, что он любовник госпожи де Можирон, благодари Господа, что твое желание не осуществилось, ибо тебе, храброму дворянину, пришлось бы испытывать вечные угрызения совести за бесполезное преступление.

— Почему это? — спросил Пизани, вскочив на ноги.

— Потому что граф де Море не любовник госпожи де Можирон.

— Чей же он тогда любовник?

— Ее сестры, госпожи де ла Монтань.

— Это невозможно.

— Маркиз, клянусь тебе, что это так.

— Граф де Море — любовник госпожи де ла Монтань? Ты мне в этом клянешься?

— Слово дворянина.

— Но на днях я явился к госпоже де Можирон…

— Позавчера?

— Да, позавчера.

— В одиннадцать часов вечера?

— Откуда ты это знаешь?

— Я это знаю, знаю. Как знаю и то, что госпожа де Можирон вовсе не любовница графа де Море.

— Ты ошибаешься, говорю тебе.

— Ладно, продолжай.

— Я был настойчив. Она мне сказала, что я могу прийти, и что она будет одна. Я оттолкнул лакея, подошел к двери ее спальни и в этой спальне услышал голос мужчины!

— Я не отрицаю, что ты услышал голос мужчины. Я только говорю, что это не был голос графа де Море.

— Слушай, ты меня просто изводишь.

— Ты его видел?

— Да, я его видел.

— Каким образом?

— Я спрятался под аркой ворот особняка Ледигьер, он как раз напротив дома госпожи де Можирон.

— И?..

— И видел, как он вышел. Видел, как тебя вижу.

— Только вышел он не от госпожи де Можирон. Он вышел от госпожи де ла Монтань.

— Но тогда, — вскричал Пизани, — но тогда кто же был мужчина, чей голос я слышал у госпожи де Можирон?

— Ба, маркиз, будьте философом!

— Философом?!

— Да, о чем здесь так беспокоиться?

— То есть как это о чем? Я беспокоюсь о том, чтобы его убить, если только он не сын Франции.

— Чтобы его убить, вот как, — произнес Сукарьер таким тоном, что маркиза захлестнула волна странных подозрений.

— Разумеется, — ответил он, — чтобы его убить.

— Причем именно так, у всех на глазах, без предупреждения, — продолжал Сукарьер все более насмешливо.

— Да, да, да, тысячу раз да!

— Ну что ж, — сказал Сукарьер, — убей меня, дорогой маркиз, ибо этот мужчина был я.

— Ах, негодяй! — закричал Пизани, скрежеща зубами и выхватывая шпагу. — Защищайся!

— Об этом можешь меня не просить, милый маркиз, — сказал Сукарьер, отскочив назад и встав со шпагой в руке в позицию ан-гард. — Я к твоим услугам!

И вот, несмотря на крики Вуатюра, несмотря на изумление Бранкаса, ничего не понимавшего в происходящем, между маркизом Пизани и сеньором де Сукарьером начался яростный бой, тем более страшный, что вокруг не было другого освещения, кроме полускрытой за облаками луны; бой, где каждый — и из самолюбия, и из самосохранения — проявил все свое искусство в фехтовании. Сукарьер, отличавшийся во всех физических упражнениях, был явно более сильным и ловким. Но длинные ноги Пизани, его манера делать выпады всем телом давали ему немалое преимущество из-за неожиданности атак и дальности отскоков. Наконец, секунд через двадцать, маркиз Пизани издал крик, с трудом прорвавшийся сквозь стиснутые зубы, опустил руку, вновь поднял ее, но тут же выронил шпагу, не в силах держать ее, прислонился к стене и со вздохом осел на землю.

— Право же, — сказал Сукарьер, опуская шпагу, — вы свидетели, что он сам этого хотел.

— Увы, да, — отвечали Бранкас и Вуатюр.

— И вы засвидетельствуете, что все произошло согласно правилам чести?

— Засвидетельствуем.

— Ну что ж! Теперь, поскольку я хочу не смерти, а исцеления грешника, отнесите господина Пизани к госпоже его матушке и сходите за Буваром, хирургом короля.

— Да, в самом деле, это лучшее, что мы можем сделать. Помогите мне, Бранкас. К счастью, до особняка Рамбуйе всего шагов пятьдесят.

— Ах, какая жалость! — сказал Бранкас. — Прогулка так хорошо началась.

И пока Бранкас с Вуатюром как можно осторожнее несли маркиза Пизани к его матери, Сукарьер исчез на углу Крапивной улицы и улицы Фруаманто со словами:

— Проклятые горбуны! Не знаю, что их так бесит во мне. Это уже третий, которого я должен был проткнуть насквозь шпагой, чтобы от него избавиться.