Эдвард Бульвер-Литтон - Завоевание Англии

Между тем как король Эдуард сообщал Норманнскому герцогу все, что ему было известно и даже неизвестно о Хильде, лесная тропинка, по которой они ехали, завела их в такую чащу, как будто столица Англии была от них миль за сто. Еще и теперь можно видеть в окрестностях Норвуда остатки тех громадных лесов, в которых короли проводили время, гоняясь за медведями и вепрями. Народ проклинал норманнских монархов, подчинивших его таким строгим законам, которые запрещали ему охотиться в королевских лесах; но и в царствование англосаксов простолюдин не смел преступить эти законы под страхом смертной казни.

Единственной земной страстью Эдуарда была охота, и редко проходил день, чтобы он не выезжал после литургии в леса со своими соколами или легавыми собаками. Соколиную охоту он, впрочем, начинал только в октябре, но и в остальное время года постоянно брал с собой или молодого сокола, чтобы приучить его к охоте, или старого любимого ястреба.

Вильгельм уже начинал тяготиться бессвязным рассказом короля, когда собаки вдруг залаяли и из чащи внезапно вылетел бекас.

— Святой Петр! — воскликнул король, пришпоривая коня и спуская с руки перегринского сокола.

Вильгельм не замедлил последовать его примеру, и вся кавалькада поскакала галопом вперед, следя за поднимавшейся добычей и тихо кружившимся вокруг нее соколом.

Король, увлекшись этой сценой, чуть не слетел с коня, когда тот внезапно остановился перед высокими воротами, проделанными в массивной стене, сложенной из кирпичей и булыжника.

На воротах в неподвижной апатии сидел высокорослый сеорл, а за ним, опираясь на косы и молотильные цепы, стояла группа поденщиков. Они мрачно и злобно смотрели на приближавшуюся кавалькаду. Судя по их здоровым, свежим лицам и опрятной одежде, жилось им недурно. Действительно, поденщики в то время были гораздо лучше обеспечены, чем теперь, в особенности если они работали на богатого англосаксонского тана.

Сторожившие поместье люди были прежде дворовыми Гарольда, сына Годвина, изгнанника.

— Отоприте ворота, добрые люди, отоприте скорее! — крикнул им Эдуард по-саксонски, причем в произношении его слышалось, что этот язык не привычен ему.

Никто не двинулся с места.

— Негоже топтать хлеб, посеянный нами для нашего графа Гарольда, — сердито проворчал сеорл, на что поденщики одобрительно рассмеялись.

Эдуард со свойственным ему гневом привскочил в седле и угрожающе поднял руку на упрямого сеорла; в этот момент подскакала его свита и торопливо обнажила мечи. Король выразительным жестом приказал своим рыцарям успокоиться и ответил саксам:

— Наглец!.. Я бы наказал тебя, если б мог!

В этом восклицании было так много и смешного, и трогательного! Норманны отвернулись, чтобы скрыть улыбку, а саксы оторопели. Они только теперь узнали великого короля, который был не в состоянии причинить кому-либо зло, как бы его ни вызывали на гнев. Сеорл проворно соскочил с ворот и отпер их, почтительно преклонившись пред своим монархом.

— Поезжай вперед, Вильгельм, брат мой, — спокойно сказал Эдуард, обратившись к герцогу.

Глаза сеорла засверкали, когда он услышал имя герцога Норманнского. Пропустив вперед всех своих спутников, король снова обратился к саксу.

— Отважный молодец, — сказал он, — ты говорил о графе Гарольде и его полях; разве тебе неизвестно, что он лишился всех своих владений и изгнан из Англии?

— С вашего позволения, великий государь, эти поля принадлежат теперь Клапе, шестисотенному.

— Как так? — торопливо спросил Эдуард. — Мы, кажется, не отдавали поместья Гарольда ни саксам, ни Клапе, а разделили их между благородными норманнскими рыцарями.

— Эти прекрасные поля, лежащие за ними луга и фруктовые сады были переданы Фальке, а он передал их Клапе, бывшему управляющему Гарольда. Так как у Клапы не хватило денег, то мы дополнили необходимую сумму своими грошами, которые нам удалось скопить благодаря нашему благородному графу. Сегодня только мы выпивали за сделку… Вот мы, с Божьей помощью, и будем заботиться о благосостоянии этого поместья, чтобы снова передать его Гарольду, когда он вернется… что неминуемо.

Несмотря на то, что Эдуард был невероятно прост, он все-таки обладал некоторой долей проницательности и потому понял, как сильна была привязанность этих грубых людей к Гарольду. Он слегка изменился в лице и глубоко задумался.