Генри Хаггард - Перстень царицы Савской

Всякий читал монографию (полагаю, что так следует называть эту книгу) моего дорогого друга, профессора Хиггса — его полное имя Птолэми Хиггс, — в которой описывается плоскогорье Мур в северной части Центральной Африки, древний подземный город в горах, окружающих это плоскогорье, и странное племя абиссинских евреев, или, сказать вернее, их неполнокровных потомков, которые населяют или населяли его. Я говорю «всякий» вполне обдуманно, оттого что хотя людей, специально интересующихся этим вопросом, очень немного, все же круг интересов образованного и знающего человека очень широк. Я сейчас расскажу, в чем дело.

Соперники и враги профессора Хиггса, которых у него оказалось очень много благодаря блеску его открытий и резкости его полемических приемов, восстали или, если сказать вернее, написали, что он человек, склонный к преувеличениям, а иногда и лгущий. Не далее как сегодня утром один из вышеупомянутых врагов напечатал в газете открытое письмо к одному известному путешественнику, который, как мне сказали, несколько лет тому назад читал лекции в Британском обществе, спрашивая его, как в действительности профессор Хиггс пересек пустыню Мур — на верблюде, как он сам утверждает, или на гигантской сухопутной черепахе?

Заключавшийся в этом письме намек привел профессора, который, как я уже сказал, не отличается кроткостью, в страшную ярость. Несмотря на все мои уговоры, он вышел из своего дома, вооруженный плетью из кожи гиппопотама, которую египтяне называли коорбаш, с твердым намерением рассчитаться с клеветником. Чтобы предупредить скандал, я позволил себе позвонить по телефону этому господину, который настолько же тщедушен телесно, насколько он боек и силен в печати, и посоветовал ему во что бы то ни стало избежать встречи с Хиггсом. По тому, как внезапно оборвался наш разговор, я понял, что он принял к сведению мой совет. Как бы то ни было, хотя я продолжаю надеяться на благополучный исход этой истории, я все же снесся с поверенным моего справедливо возмущенного друга.

Быть может, читатель поймет теперь, что я пишу эту книгу не для того, чтобы выставить в выгодном свете себя и других, или чтобы заработать деньги, — в них я теперь не нуждаюсь, — или ради какой-либо другой цели того же порядка, а только для того, чтобы всем стала известна чистая, неприкрашенная правда. В самом деле, о том, где мы побывали и что приключилось с нами, разговаривают так много, что сказать правду стало совершенно необходимо. Сегодня утром, едва отложив газету, в которой напечатаны были вышеупомянутые гнусные инсинуации, — да, сегодня утром, перед завтраком, мною с такой силой овладела эта мысль, что я немедленно телеграфировал Оливеру Орму, герою моего рассказа, — если только в нем имеется отдельный герой, — который в настоящее время совершает чрезвычайно приятное кругосветное путешествие, и попросил его согласия. Спустя десять минут я получил ответ из Токио. Вот он.

«Поступайте, как хотите и как считаете нужным, но непременно перемените имена и прочее, оттого что собираюсь возвращаться через Америку и опасаюсь интервьюеров. Япония чудесная страна». Далее следуют сообщения частного характера, которые ни к чему печатать. Оливер всегда посылает такие забавные телеграммы.

Полагаю, что прежде, нежели начать этот рассказ, мне следует сообщить читателю, в его же интересах, некоторые сведения обо мне самом.

Меня звать Ричард Адамс, я сын кемберлендского крестьянина, и моя мать была из Корнуэлдса. Во мне есть поэтому кельтская кровь, которой, быть может, следует объяснить мою любовь к странствиям и многое другое. Теперь я уже старик — полагаю, что мой конец не так уже далек; когда я праздновал в последний раз день моего рождения, мне исполнилось шестьдесят пять лет. Из зеркала на меня глядит высокий и худой человек (теперь я вешу не больше ста сорока фунтов — пустыня пожрала весь имевшийся на мне лишний жир, а прежде когда-то я походил на Фальстафа); у меня карие глаза и продолговатое лицо; я ношу остроконечную бороду, которая соперничает белизной с моими седыми волосами.

По правде я должен сказать, что мое отражение в зеркале, которое не может лгать, напоминает видом старого козла; и в самом деле, туземцы, среди которых я жил, а особенно люди племени Халайфа, чьим пленником я был, часто называли меня Белым Козлом.