Генри Хаггард - Дитя бури

281

— Совершенно правильно, они идут, — сказал я, слезая с камня. — Что вы намерены делать, мистер Дэн?

— Повиноваться приказу и постараться устроить примирение, если найду кого-либо, кто захочет мириться, а если нет… ну, тогда придется сражаться, вероятно. А вы, мистер Квотерман?

— Повинуюсь приказу и останусь здесь. Если только, — прибавил я с сомнением, — эти амавомбы не закусят удила и не удерут со мною.

— Насколько я знаю зулусов, они удерут до наступления ночи, мистер Квотерман. — Но, слушайте, почему вам не сесть на коня и не уехать со мною? Странно было бы оставаться вам здесь.

— Я обещал остаться, — сердито проворчал я.

Я сам чувствовал, что здесь мне не место. Я посмотрел на дикарей, окружавших меня и зловеще сжимавших уже свои копья, посмотрел на те другие тысячи дикарей, наступавших на нас, и почувствовал, что душа моя ушла в пятки.

— Отлично, мистер Квотерман, вы знаете лучше, что вам надлежит делать, и я надеюсь, что вы выйдете невредимым из всей этой передряги.

— Желаю вам того же самого! — ответил я.

Джон Дэн повернулся, и я слышал, как перед уходом он спросил, знает ли он что-нибудь о передвижении узуту и об их плане битвы. Умбелази ответил, пожав плечами:

— Пока я ничего не знаю, но несомненно я буду знать многое прежде, чем солнце будет стоять высоко над горизонтом.

В это время порыв ветра налетел на нас и сорвал с головного обруча Умбелази развевавшееся страусовое перо. Шепот ужаса пронесся по рядам присутствующих, которые сочли это дурным предзнаменованием. Перо полетело по воздуху и мягко упало на землю к ногам Садуко. Он нагнулся, поднял его и воткнул его обратно в обруч Умбелази, проговорив:

— Да удастся мне, о королевич, возложить так же корону на голову сына Панды, благоприятствуемого судьбой.

Эта ловкая речь рассеяла общее уныние и была встречена радостными криками, а Умбелази кивком головы и улыбкой поблагодарил Садуко за находчивость. Я обратил только внимание на то, что Садуко не упомянул имени «сына Панды, благоприятствуемого судьбой» и на чью голову он надеялся возложить корону. У Панды же было много сыновей, и этот день должен был показать, кому из них благоприятствовала судьба.

Минуту или две спустя Джон Дэн с сопровождавшими его отрядами отбыл, чтобы попытаться склонить на мир наступавших узуту. Умбелази, Садуко с их конвоем отбыли тоже к главному корпусу войска изигкозов, который был расположен налево от нас, и, «сидя на своих копьях», как говорят туземцы, ожидали атаки. Что касается меня, то я остался один с амавомбами.

Я с трудом заставил себя выпить кофе, сваренный для меня Скаулем, и проглотить что-нибудь съестное, но я должен честно сказать, что не запомню более несчастного завтрака, как этот. Я был уверен, что это был последний день моей жизни, и меня больше всего удручало, что я должен был умереть один среди дикарей, не имея около себя ни одного белого лица. О, как я сердился на себя, что позволил себя втянуть в это страшное дело! Я даже дошел до того, что пожалел, что не нарушил своего слова, данного Панде, и не уехал с Джоном Дэном, когда он звал меня.

Но вскоре я забыл все эти мрачные размышления, следя за развитием событий с вершины сопки, с которой открывался великолепный вид на все поле битвы. Вскоре ко мне присоединился старик Мапута, и я спросил его, думает ли он, что ему придется сегодня вступить в бой.

— Думаю, что придется, — весело ответил он. — Мне кажется, что узуту намного превосходят численно изигкозов, а ты знаешь, Панда приказал помочь Умбелази, если он будет в опасности. Подбодрись, Макумазан. Я могу тебе с уверенностью обещать, что еще сегодня ты увидишь наши копья, обагренные кровью. Ты не уйдешь голодным с этой битвы и не расскажешь белым, что амавомбы трусы, которых ты плетками не мог погнать в бой. Нет, нет, Макумазан. Я думал, что мне, старику, придется умереть дома, как корове, но судьба благоприятствует мне сегодня, и я увижу еще одно большое сражение — мое двадцатое сражение. С этими самыми амавомбами я сражался во всех крупных битвах Лютого Владыки и сражался также за Панду против Дингаана.

— Может быть, это будет твоим последним сражением, — сказал я.

— Полагаю, что так, Макумазан. Но какое это имеет значение, если я и королевский полк смогут умереть такой славной смертью, о которой будут говорить внуки и правнуки? О, развеселись, Макумазан! Судьба благоприятствует и тебе и даст тебе возможность сражаться. Ибо знай, Макумазан, что мы, жалкие черные солдаты, ожидаем, что ты покажешь нам сегодня, как нужно сражаться или, если нужно, умереть под грудою врагов.