Мария Семёнова: Лебединая Дорога

Чурила Мстиславич дрался неподалёку от Халльгрима. Волчком вертелся под князем вороной жеребец. Зубами хватал вражеских коней и самих врагов… А тяжёлый меч князя не знал ни усталости, ни отдыха.

Да и не давали передохнуть – наседали мало не со всех сторон враз… Всякому было лестно если не свалить вождя словен, то хоть скрестить с ним мечи!

А ещё рядом с гарда-конунгом яростно сражался Видга Халльгримссон. Потому-то сын Ворона всё оглядывался – мелькает ли ещё длинный гардский щит, надетый на знакомую руку… Вот и вышло, что он, Халльгрим, первым разглядел троих хазар, устремившихся на Чурилу сзади.

– Торлейв конунг! – крикнул он так, что едва выдержало горло. Но князь не то не услышал, не то слишком занят был противником… Не обернулся.

Тогда Халльгрим встретил их сам. Всех троих.

Первый из аль-арсиев угодил под страшный северный меч и умер вместе с конём, не успев ни защититься, ни понять, что произошло.

Второй, наученный его судьбой, вовремя изготовился для удара и полоснул длинным клинком. Но Халльгрим опередил и его, подставив щит – а щит тот вдвое отяжелел от вонзившихся стрел, – и распластал телохранителя до затканного золотом седла…

Дико заржал конь и поволок нечто, повисшее на стремени.

Меч Виглафссона застрял в седельной луке, и викинг на мгновение замешкался, рванув его на свободу.

Этого оказалось достаточно.

Ибо третьим всадником был Мохо-шад. И его копьё стремительно ударило Халльгрима в правое плечо. Беспомощно повисла рука, пальцы выпустили меч. Мохо вздёрнул коня на дыбы и занёс копьё во второй раз, чтобы пригвоздить халейга к земле.

Халльгрим отшвырнул щит и поймал это копьё левой рукой. И хватил царевича оземь, выдернув его из седла.

Хазарский конь ударил его плечом, и Халльгрим не устоял на ногах. Боль ослепила его, на мгновение погрузила во мрак. Но когда он приподнял голову, Мохо-шад был по-прежнему перед ним.

Ему, видно, тоже досталось крепко. По крайней мере встать он уже не мог и полз к Халльгриму на четвереньках, зажав в зубах кинжал. Глаза его светились.

Подполз… И они сцепились, как два зверя. У Халльгрима одна левая рука, у Мохо – две и кинжал. Раз за разом они перекатывались друг через друга, рыча от боли и бешенства. Наконец Мохо достал-таки Халльгрима узким клинком… Но железные пальцы халейга уже нащупали его горло. И держали, сжимаясь в мёртвой хватке всё сильней и сильней, даже после того, как у самого Халльгрима померкло в глазах…

Так они и остались лежать рядом – в потоптанной, жухлой траве. Халльгрим не видел, как откуда-то возник над ним спешенный Видга. Как Лютинг сын Вестейна ярла встал с внуком Ворона спиной к спине, не подпуская врагов. И как потом Лют вскинул руки к лицу и свалился, и Видга остался один.

И рубился, плача от ярости, один против многих, пока мечи конунговой дружины не разогнали хазар…

Битва кончалась.

Израненные победители наконец замечали свои раны. И по одному ковыляли к реке, таща на себе покалеченных друзей.

На берегу ждала помощь. Дед Вышко разрезал окровавленные одежды, ловко расстёгивал иссечённые брони. Два запыхавшихся отрока вёдрами подносили воду. Молча, не поднимая глаз, трудился над страшными ранами Абу Джафар Ахмед Ибн Ибрагим. Сосредоточенный Скегги так же молча подавал ему то острый ножичек, то длинный пинцет. Он ещё сложит песнь о том, как воины стискивали зубами собственную руку, давя в груди крик! И о булгарских женщинах, без суеты хлопотавших вокруг. Раз за разом уходили они в ещё гремевшее поле и возвращались, неся и ведя обессилевших. И горе хазарину, который попадался им живым…

Помощница Смерти взбалтывала пахучее снадобье. Здесь, на этом берегу, ей больше подошло бы прозвище Помощница Жизни. Потому что бегущая кровь сама собой унималась под её взглядом. И многим виделись в её властных глазах ласковые глаза матери, оставшейся так далеко!

Славного Булана привезли на хазарской лошади двое вагиров. Уже отмеченный нездешней печатью, он всё же открыл глаза, чтобы спросить:

– К кому нынче милостиво вечное небо?

Торсфиордец, нянчивший поблизости перебитую руку, не понял ни слова, но на всякий случай ответил:

– Твой конунг удачлив.

Ни тот, ни другой не знали языка. Но Булан медленно проговорил:

– Я доволен. Теперь я умру.

Дыхание в последний раз шевельнуло его усы. Не было счёта врагам, которых он победил.

Сгниет роскошная паволока, уступит медленной ржавчине закалённая сталь, рассыплется в прах благородно сверкающее серебро… И останется нетленным только одно.