Эжен Сю - Агасфер. Том 2

— Мне ехать?! — с ужасом воскликнула Горбунья. — Разве это возможно?!

— Мне необходимо с тобой поговорить… Я попрошу отдельную комнату, где мы будем одни… Ну, пойдем скорее, милая сестренка… Не спорь здесь на людях… не сопротивляйся… идем!..

Боязнь стать предметом любопытства толпы заставила Горбунью решиться. Она была так ошеломлена всем случившимся, что бессознательно, почти машинально, села в коляску, дверцу которой отворил Нини-Мельница. Так как плащ Королевы Вакханок совершенно скрыл фигуру и платье Горбуньи, то толпе не было пищи для насмешек, и она только подивилась этой встрече. А тем временем коляски подъезжали к дверям ресторации на площади Шатле.

Через несколько минут сестры сидели вдвоем в отдельном кабинете ресторации.

— Дай мне расцеловать тебя хорошенько, — сказала Сефиза молодой работнице. — Не бойся же, милая… ведь теперь мы одни!

При быстром движении Королевы Вакханок, бросившейся обнимать Горбунью, плащ упал на землю, и все убожество ее наряда, не замеченное Сефизой в толпе, теперь резко бросилось ей в глаза. Сефиза с жалостью всплеснула руками и не могла удержаться от горестного восклицания. Затем она пододвинулась поближе к Горбунье, взяла в свои холеные, пухлые руки худые и холодные руки сестры и пристально стала разглядывать с возрастающей скорбью это несчастное страдающее существо, бледное, исхудавшее от лишений и бессонницы, едва прикрытое старым платьем из заштопанного и поношенного холста.

— Ах, сестренка, видеть тебя в такой нужде!..

И залившись слезами, Королева Вакханок бросилась на шею Горбунье, еле выговаривая среди рыданий:

— Прости меня… прости!

— Что с тобой, милая Сефиза? — сказала молодая работница, глубоко взволнованная, тихонько освобождаясь из объятий сестры. — Что с тобой? За что ты просишь прощения?

— За что? — переспросила Сефиза, поднимая заплаканное и красное от смущения лицо. — Да разве не стыдно, что я наряжаюсь во все эти тряпки, трачу столько денег на пустяки, когда ты так одета, терпишь такие лишения… быть может, умираешь от нужды? Я никогда не видела тебя столь бледной и истощенной…

— Успокойся, дорогая сестра… Я неплохо себя чувствую… Я несколько засиделась сегодня ночью — вот и причина моей бледности… Но прошу тебя, не плачь… ты меня огорчаешь этим…

Давно ли Королева Вакханок сияла радостью и счастьем, а теперь ее утешала и успокаивала Горбунья… Вскоре последовало событие, еще более усилившее это разительное противоречие. За стеной вдруг раздались возгласы и восторженные крики:

— Да здравствует Королева Вакханок! Да здравствует Королева Вакханок!

Горбунья задрожала. Ее глаза наполнились слезами при виде сестры, закрывшей лицо руками и подавленной стыдом.

— Сефиза, — сказала она. — Умоляю тебя, не огорчайся так… иначе я буду жалеть об этой встрече, давшей мне минуту счастья!.. Подумай, как давно я тебя не видала… Что с тобой? скажи мне?..

— Ты презираешь меня, быть может… и ты имеешь на это полное право!.. — сказала Королева Вакханок, утирая слезы.

— Презирать тебя… полно, милая… да за что же?

— За то, что веду такую жизнь… вместо того чтобы, как и ты, мужественно бороться с нищетой!..

Отчаяние Сефизы было так сильно, что добрая и снисходительная Горбунья поспешила как могла ее утешить и поднять в ее собственных глазах. Поэтому она нежно ей заметила:

— Голубушка Сефиза, поверь, что твоя попытка в течение целого года переносить нужду и горе должна считаться большей заслугой, чем вся моя жизнь, посвященная тому же…

— Полно… не говори так…

— Нет, посмотрим на дело прямо, — возразила Горбунья. — Разве такое несчастное существо, как я, подвергается каким-нибудь искушениям? Разве я не по своей охоте ищу уединения и избегаю веселья? Зачем они мне, такой тщедушной? Много ли мне надо…

— Но у тебя нет и этого малого?

— Нет… Но видишь, что я тебе скажу. Мне гораздо легче переносить некоторые лишения, чем тебе, именно из-за моей болезненности и слабого сложения. Например, голод. Он приносит мне только оцепенение, кончающееся лишь большой слабостью, а ты, здоровая и живая, приходишь от него в отчаяние… доходишь до бреда! Увы, помнишь ли ты, сколько раз я видела тебя во власти ужасных кризисов, когда в нашей тоскливой мансарде из-за безработицы мы не могли добыть четырех франков в неделю и у нас ничего не было, абсолютно ничего поесть… а гордость не позволяла нам обратиться к соседям…