Тобайас Смоллет - Путешествие Хамфри Клинкера

Я был очень рад воочию увидеть чудака, который так потешал нас с вами, когда мы находили его в книге; но меня удивляет, что черты его портрета скорее были смягчены, чем преувеличены.

Мне нужно вам сказать еще кое-что, но письмо грозит разрастись до бесконечности, та теперь я дам вам передышку, а напишу со следующей почтой. Я хотел бы, чтобы вы той же монетой ответили на этот двойной удар вашему

Дж. Мелфорду.

Горячие Воды, 18 апреля

Сэру Уоткину Филипсу, — Оксфорд, колледж Иисуса

Любезный баронет!

Сажусь за стол, чтобы привести в исполнение угрозу, о которой упоминал в конце предыдущего письма. Дело в том, что мне не дает покоя одна тайна, и я давно хочу от нее отделаться. В ней замешан мой опекун, который главным образом привлекает наше внимание.

На днях, мне показалось, я обнаружил в нем слабость, отнюдь не подобающую его возрасту и нраву. Есть здесь скромная, весьма приятная на вид женщина; она приходит к источнику с жалким, истощенным ребенком, который тяжело болен чахоткой. Несколько раз я перехватывал пристальные взгляды дядюшки, которые он бросал на эту особу, и в этих взглядах было что-то подозрительное, но каждый раз он смущенно их отводил, когда подмечал, что за ним следят. Тогда я решил понаблюдать за ниц внимательно и увидел, как он с ней беседует в укромном уголке аллеи. Однажды, спускаясь к источнику, я встретил ее поднимающейся на холм по дороге в Клифтон и тотчас же заподозрил, что она идет к нам домой в заранее назначенный ей час, ибо было около часа дня, а в это время сестра и я обычно находимся у источника.

Подстрекаемый любопытством, я повернул назад и окольным путем вернулся незамеченный к себе в комнату, расположенную рядом с комнатами дядюшки. И в самом деле, женщину ввели в дом, но не к нему в спальню.

Он принял ее в гостиной, и я должен был перенести свой наблюдательный пост в другую комнату; а там в перегородке была щелочка, через которую я мог видеть все, что происходит. Когда женщина вошла, дядюшка привстал с кресла, хотя он и прихрамывает, и, пододвигая ей стул, предложил сесть, а затем осведомился, не желает ли она выпить чашку шоколада, от которой женщина, рассыпавшись в благодарностях, отказалась. После короткой паузы он ворчливым тоном обратился к ней, немало меня удивив, со следующими словами:

— Ваше несчастье, сударыня, тронуло меня, и, если вот эта безделица вам поможет, возьмите без всяких церемонии.

С этими словами он сунул ей в руку бумажку, которую она с трепетом развернула и, восторженно воскликнув: «Двадцать фунтов! О сэр!» — упала на диван и лишилась чувств.

Он весьма перепугался, но, опасаясь, мне кажется, позвать на помощь, ибо состояние женщины могло вызвать нежелательные подозрения, забегал в панике по комнате, делая ужасающие гримасы, пока наконец не догадался брызнуть водой ей в лицо, после чего она пришла в себя, но тут она дала волю своим чувствам. Она разразилась потоком слез и закричала во весь голос:

— Я не знаю, кто вы… Но поистине… достойный сэр… великодушный сэр!.. Мое горе и страдания моего бедного, умирающего ребенка… О! Если молитвы вдовы, если слезы благодарности сиротки могут снискать для вас… Милосердное провидение! Да снизойдет навеки его благословение на вас! Да…

Тут дядюшка прервал ее, все более смущаясь:

— Успокойтесь, сударыня, ради бога успокойтесь! Подумайте… В доме есть люди… Вот черт… Неужто вы не можете…

Она пыталась броситься перед ним на колени, а он хватая ее за руки и, стараясь усадить на диван, продолжал:

— Прошу вас… Успокойтесь… Помолчите… В этот миг в комнату ворвалась… Кто бы вы думали? Наша тетушка Табби! Дьявольски своенравная, смешная старая дева! Она всегда норовит вмешиваться в чужие дела, и, когда увидела, что эта женщина вошла в дом, она последовала за ней до двери, где и осталась подслушивать, но ничего не разобрала, кроме последнего восклицания дядюшки, и ворвалась в гостиную в страшном бешенстве, от которого кончик ее носа окрасился в пурпурный цвет.

— Тьфу, Матт! — вскричала она. — Что здесь происходит? Вы позорите себя и наносите бесчестье вашему семейству!

Она выхватила из рук незнакомки банковый билет и продолжала:

— Как? Двадцать фунтов! Соблазняете при свидетелях… А вы, моя милая, убирайтесь восвояси… Братец, братец, право, не знаю, чему больше удивляться — вашей похотливости или расточительности!

— Боже ты мой! — воскликнула бедная женщина. — Неужели добрый джентльмен может пострадать за поступок, который делает честь роду человеческому!