Милорад Драгович - Олеко Дундич

Скитаясь по сёлам Украины, отряд однажды вошёл в большой город. Это был Ростов. Добровольцы были весьма удивлены, когда перед ними появился сербский солдатский патруль. Старший патрульный объяснил им, что в городе находится штаб группы сербских добровольческих отрядов, который собирает заблудившиеся и повсюду разбросанные отряды. Пусть и они присоединяются, продолжал патрульный, время теперь смутное. Среди сербских солдат возникают какие-то советы, которые восстают против установленной богом власти. Солдаты хотят мира. Их на это подбивают какие-то большевики.

Соскучившиеся по своим землякам, уставшие от кочевой жизни, Дундич и его товарищи сразу же пошли за патрулём в казармы. Там было около двух с половиной тысяч сербов и представителей других славянских народностей.

Вновь прибывших поместили в казармы и запретили кому бы то ни было, даже офицерам, выходить в город, пригрозив, что всякий задержанный в городе без увольнительной будет строго наказан. Тогда обычно молчаливый Ниджа стал ворчать:

— Хотят изолировать нас, хотят, чтобы мы ничего не знали. Кровопийцы! Эксплуататоры! Предатели!

— Кто это хочет? — наивно спросил Дундич.

— Власти, кому же ещё другому… — ответил Ниджа, к которому уже вернулось его хладнокровие.

— Ты бы лучше помалкивал, — процедил сквозь зубы Ходжич.

— Довольно с нас бессмысленной войны, — проворчал Ниджа и повернулся к собеседнику спиной.

Ходжич только презрительно посмотрел на него и сказал:

— Запасной!

Этим он хотел выразить всю глубину презрения к тем, кто службу в армии считает таким же обычным делом, как и всякое иное. Он никак не мог освободиться от понятий, внушённых ему в венских казармах.

Однажды дождливым ноябрьским днём, когда добровольцы только принялись за пшеничную кашу, раздался звук трубы, заигравшей сигнал тревоги. Через пятнадцать минут все уже были во дворе в полной боевой готовности. Солдаты молча гадали, что будет дальше. В это время на казарменный плац, громко гудя, въехали три грузовика и, легковой автомобиль. В автомобиле между двумя русскими сидел сербский генерал. Грузовики были битком набиты русскими жандармами, вооружёнными пулемётами. Легковая машина и грузовики остановились перед группой офицеров.

Не дожидаясь обычного рапорта, сербский генерал встал и начал говорить:

— Дорогие солдаты, сербы, хорваты, черногорцы… Тяжёлый путь прошли мы за эти три года. Некоторых из вас освободила из австрийского рабства славная русская армия, многие из лагеря противника сами перешли к своим православным братьям. Все мы плечом к плечу боролись против австрийских и немецких захватчиков. Мы боролись за нашу порабощённую мать Сербию и будем бороться за неё до конца. Но, друзья, чтобы выполнить эту задачу, мы должны вернуть долг нашим русским братьям и помочь России освободиться от бунтовщиков. Прежде всего мы должны остаться здесь и выполнить свой долг. Верно я говорю?

Отдельные выкрики “Верно!” сменились напряжённым молчанием. Мёртвую тишину нарушил только бой часов, доносившийся с ближайшей церкви. Явно удивлённый, генерал поднял своё побелевшее как мел лицо и крикнул:

— Кто остаётся под моим командованием, три шага вперёд!

Вперёд вышло не больше сотни офицеров и солдат. Остальные стояли как вкопанные. Из отряда, в котором служил Алекса, вышел только Ходжич.

Кто знает, что бы произошло в эту минуту, если бы с улицы не донёсся какой-то странный шум и не послышались пушечные выстрелы. Генерал дрожащим голосом приказал:

— Разойдись! В казармы! Марш!

Солдаты разошлись по казармам. Сердца их сдавила какая-то тяжесть. Но стоило им войти в помещение, как их словно подменили. Солдаты живо обсуждали сегодняшнее событие: речь генерала и стрельбу на улицах, переросшую в настоящий бой. Всё чаще слышались голоса: “Даёшь Советы!” В комнате Алексы не хватало только Ходжича.

Около полуночи, когда солдаты спали мёртвым сном, от комнаты к комнате стали ходить группы тех жандармов, что сопровождали генерала. По указанию местных офицеров и унтер-офицеров они брали и уводили некоторых людей, невзирая на их чины. В комнату Алексы пришли Ходжич и шесть жандармов. Алекса крепко спал. Разбудил его громкий голос Ниджи:

— Что вы от меня хотите, мародёры?! Разве так поступают со старым солдатом, да ещё добровольцем? Не пойду я с вами — и баста!

— Вперёд, большевистская падаль! — заорал на него жандарм с унтер-офицерскими нашивками и подтолкнул Ниджу к Миле и ещё двоим солдатам — Павловичу и Драгичу, стоявшим босиком посредине комнаты.