Константин Гурьев - Архив Шамбала

Там профессора уже ждала любимая жена и не менее любимая работа. Не институт, конечно, но большая лаборатория, подчинявшаяся лично товарищу Бокию Глебу Ивановичу. И отказа ни в чем Росохватский не знал.

А Бокию надо было спешить. Нехорошо все-таки получилось с Туманом Цыбикжаповым, но тот сам виноват. Ведь просили ж по-человечески: отдай ты эту старинную вещицу, тебе она все равно не понадобится! Отдал бы — жил до сих пор. А так что? Ни себе, ни людям.

Ну, ничего, если у Росохватского все пойдет так же, как прежде, может, и сотворит профессор что-нибудь совершенно новое взамен утраченного…

— Вот такая история, друг мой, Игорь. Все остальное обдумывайте сами, — закончил рассказ Льгов и посмотрел на часы.

— Что тут «обдумывать», когда так много прорех? — усмехнулся Корсаков. — Обдумывать — это от слова «ум», а умы бывают трех родов: один все постигает сам; другой может понять то, что постиг и объяснил ему ум первого типа, а третий только отдает команды частям тела, но сам ничего не постигает и постигнутого другим понять не может.

— Извините, но третьего рода — это не ум, а мозг как анатомический элемент. И не кокетничайте попусту, — попросил Льгов. — А сейчас вот что…

И, к немалому удивлению Корсакова, гость начал излагать, как по писаному, план хитроумной операции.

Закончив, он наскоро забросал Игоря «вопросами по пройденному материалу» и стал собираться.

— Как же вы сейчас пройдете мимо этих?.. — пробовал отговорить старика Корсаков.

— Интеллект всегда выше примитива, — ухмыльнулся Льгов.

Уже в прихожей он шлепнул себя по лбу:

— Я ведь совсем забыл, что обещал вам имя того паренька — азиата, который интересовался и свитками, и работами Росохватского, помните?

— Конечно.

— Так вот, зовут его Баир Гомбоев. Запомните? И не волнуйтесь за меня.

«Очкарь»: Это я.

Суровикин: Да, слушаю, что у вас?

О: Все в порядке.

С: Чем он занят?

О: Не знаю, еще не выходил.

С: Не выходил в двенадцать часов дня?

О: Да, ты не волнуйся, мы проверяли.

С: Как проверяли?

О: Боря, ты не выспался что ли? Нормально проверяли, позвонили по телефону. Один раз попросили Ларису, второй раз требовали бухгалтерию.

С: Ладно, я понял. Что-нибудь необычное есть?

О: Вроде — нет. Но я чего звоню — ты контролируешь его телефоны? Кто кроме нас звонил?

С: (Со смехом.) Еще какие-то дебилы ошибались номером. (Серьезно.) Никто не звонил. Мобильник у него отключен. Я сейчас буду по городскому его проверять.

О: Зачем? Вспугнешь!

С: Не сходи с ума! Я ему каждый день по несколько раз звоню. Все, отбой.

Проснулся Корсаков только к полудню. И хотя его несколько раз будили случайными звонками, спал всласть, неоправданно безмятежно, как младенец.

Встал он бодрым, плотно позавтракал. Или, нет, точнее, пообедал. Впрочем — непринципиально.

Посмотрел на часы: надо было провести дома еще не меньше трех часов. Включил ТВ, взял какую-то книгу — но сосредоточиться ни на чем не смог. Мысль сразу же соскальзывала на предстоящие дела.

Когда перед уходом Льгов давал указания, Корсакову порой вспоминалась армейская служба, где инструктажи бывали порой похожи на нудный пересказ приключенческого фильма. Понятно, что фильм-то хороший, динамичный, а вот описание его в дрему клонит!

Конечно, позднее им, салажатам, стало ясно, что точное соблюдение этих инструкций и есть главная гарантия безопасности — гарантия жизни!

Игорь недоумевал, как же Льгов смог проскользнуть мимо «следаков», все еще торчащих во дворе, но понял это только в начале четвертого, сам вышедши из квартиры. Он уже закрывал дверь, когда старуха, этажом выше, перегнувшись через перила, попросила:

— Игорек, передай своему дяде, что я всегда буду рада его видеть! И моя Стрелка — тоже!

«Игорек» само по себе уже пахло патологией. «Стрелка» же — злющая беспородная сучка, очередная «любовь» старухи — считала необходимым часть того, что каждая приличная собака предает земле, оставлять в подъезде. Поэтому все тихо ненавидели животное, а заодно и его хозяйку, которая тоже, кажется, предпочитала не говорить, а лаяться.

А тут — надо же! «Игорек»! Ну, Льгов, ну, іулеван старый, восхитился Корсаков, от неожиданности вспомнивший слово из лексикона аристократии:

— Передам всенепременнейше!