Алла Бегунова: Черный передел

Действительно, он сразу вспомнил русскую путешественницу и удивился переменам в ней. Осенью 1780 года он вроде бы, разговаривал с богатой дамой, а теперь перед ним стояла скромная молодая женщина, больше похожая на служанку. Но из сумочки она, как и в тот раз, извлекла горсть золотых монет и пожелала внести лепту на обновление храмов монастыря. Отец Гермоген засуетился, нашел закрытую на ключ коробку для сбора пожертвований, из-за редкого употребления запрятанную среди книг, и услышал, как звонко стукнули о ее жестяное дно полновесные червонцы.

– Значит, вы не забыли наши края? – начал разговор священник, с некоторым усилием вспоминая церковно-славянский.

– Я мечтала вернуться, и вот я – здесь.

– Летом море еще красивее, – сказал он.

– Позволите ли вы мне снова помолиться в храме Святого Климента, что вырублен в скале? В тот раз молитва принесла мне удачу.

– Я открою церковь для вас.

– Сегодня или завтра?

– Пожалуй, завтра. Но рано утром.

– Буду весьма признательна.

– Идите с Богом, дочь моя, – отец Гермоген протянул ей руку, и Аржанова коснулась губами перстня на его безымянном пальце, украшенном крестом и монограммой «ИХ» – «Иисус Христос».

Ночь она спала отлично и утром, едва забрезжил рассвет, уже была на ногах. Хождение по пещерным лестницам и коридорам ее не напугало, хотя сейчас они и вовсе казались слишком таинственными, если не страшными. Священник взял с собой фонарь, который являлся здесь единственным источником света.

Перед встречей с отцом Гермогеном она, правда, задумалась, не взять ли с собой Гончарова: не привести ли его в древний храм на молитву за успех дела. Но что-то остановило ее. Не друг он ей пока, не боевой товарищ, и нет нужды выставлять напоказ сокровенные чувства, которые она испытает в церкви святого Климента. Дистанция существует, и это к лучшему. Она припадет к иконе, сама попросит поддержки для всех: для верных ее слуг и храбрых кирасир, для одинокого путника, разделившего с ней испытания…

Отец Гермоген, повернув ключ в замке, телом навалился на тяжелые створки дверей. Они поддались тяжело, со скрипом. Из темноты штольни Аржанова вновь увидела просторный зал с шестью колоннами. Храм постепенно наполнялся светом, льющимся из окон, расположенных в правой стене. Солнце всходило, и косые его лучи проникали в помещение. Начинал блистать золотом великолепный иконостас, стали вырисовываться настенные росписи.

Детали старинного и богатого убранства церкви святого Климента выступали все четче, все сильнее.

Несколько раз перекрестившись, Анастасия благоговейно ступила через порог. Священник уже ходил по залу, зажигал свечи, расставлял их перед иконами. Главной иконой в храме, конечно, был портрет самого святого, изображенного во весь рост, в епископской мантии. Правой рукой он, однако, указывал на инструменты у своих ног, похожие на кирку, долото, молоток и лопату.

Как и обещал, отец Гермоген отслужил в церкви молебен. Став на колени перед иконой, она горячо молилась. Она просила у святого вразумить вероотступника Кирилла Никонова, оборонить в морской дороге от Инкермана до Керчи белого мага, а ей дать силы для борьбы с Казы-Гиреем…

Но перемены все же происходят даже в таких тихих и глухих местах, как Инкерман-Каламита. На пристани не нашла она с Чернозубом прежнего их знакомца грека Петраса Вардинаса, сухого, длинного, как жердь, горбоносого, с веселыми карими глазами. Его фелюга стояла на месте, но управлялся в ней молодой парень, отдаленно похожий на прежнего владельца. История черноморского моряка Петраса ничем особенным не отличалась. Этой зимой, попавши в шторм, стал убирать паруса, неловко повернулся и получил удар реей по спине. С тех пор Петрас не может ходить, лежит дома, а фелюгу передал старшему сыну Василевсу. Он с удовольствием послужит господам. Путь от Инкермана в Херсонес недолог, и если они заплатят восемьдесят акче, то судно будет в их распоряжении целый день.

Договорившись с молодым моряком и внеся аванс в половину назначенной суммы, Аржанова стала готовиться к морской поездке, упаковывать подарки для бывшего прапорщика. Никонову из Бахчисарая из своих запасов они везли два литровых штофа настоящей российской водки, его жене Фариде – отрез шелка на платье, старшему сыну Искандеру-Александру – русскую азбуку с картинками, а младшей дочери Мадине – игрушки-матрешки. Но самое главное хранилось в сундучке, обитом латунью; шестьдесят золотых турецких флори. Этих денег рыбаку Касыму хватит на приобретение большой новой лодки, парусов к ней и двух якорей.