Роберт Стивенсон - История одной лжи

— Нэсби, — вставил Дик.

Новый знакомый подействовал на ван Тромпа подобно возбуждающему напитку, и он стал распространяться об испытываемом им удовольствии при встрече с земляком на чужбине. Слушая его, можно было бы вообразить, что они встретились в Центральной Африке. Никто никогда не очаровывался Диком так скоро и не выражал этого так деликатно и непринужденно. Казалось, он был приятен ван Тромпу, как может быть приятен старому земляку милый и остроумный малый. Он говорил, что он не педант и тем не менее даже в самый бурный период своей жизни никогда не был таким кутилой, каким представлял его себе Дик. Дик протестовал, но напрасно. Этот способ напрашиваться на откровенность был коньком ван Тромпа. В отношении людей старше его он вкрадывался в доверие, молодежь же его надувала, считая его одновременно жертвой, и находила, что она должна работать на него или потерять уважение этого старого, порочного учителя.

Приближалось время обеда:

— Вы знаете Париж? — спросил ван Тромп.

— Не так хорошо, как вы, я в этом убежден, — сказал Дик.

— Я также! — весело добавил ван Тромп. — Париж, мой молодой друг… вы разрешите? Если вы узнаете Париж так же, как я, то увидите много странного. Больше я не стану распространяться, вы увидите много странного. Мы — люди света — вы и я — и мы в Париже, в сердце цивилизации. Нам повезло, мистер Нэсби. Идемте обедать. Разрешите мне указать вам, где пообедать.

В ресторане ван Тромп посоветовал ему, что заказать; в результате получился весьма солидный счет. На все Дик соглашался с улыбкой, прекрасно отдавая себе отчет в том, что происходит, но в погоне за новым типом он не считался с затратами, подобно охотнику, жертвующему своими собаками. Что касается странных вещей, то любопытство читателя может быть удовлетворено: они оказались менее странными, чем можно было ожидать, и Дик мог бы отыскать их сам, не тратясь на гида вроде ван Тромпа.

— Таков, — произнес он, икая, — таков Париж!

— Уфф! — протянул Дик, который устал от всего виденного.

Адмирал насторожил уши и искоса взглянул на него с оттенком подозрительности.

— Спокойной ночи, — сказал Дик, — я устал.

— Это совсем по-английски! — воскликнул ван Тромп, пожимая его руку. — Это совсем по-английски! Уже пресыщены! Вы такой очаровательный приятель. Разрешите мне навестить вас.

— Слушайте, — сказал Дик, — я пожелал вам спокойной ночи и ухожу. Вы забавный старикашка! В некотором отношении вы мне даже нравитесь, но на сегодняшний вечер хватит, больше от меня вы не получите ни сигар, ни грога и ни пенса денег.

— Прошу прощения! — воскликнул Адмирал с достоинством.

— Бросьте, — сказал Дик, — вы не обижены. Я считаю вас человеком бывалым. Я изучил вас — и довольно. Разве я не уплатил за урок? Аu revoir! 1

Ван Тромп весело засмеялся и, горячо пожимая его руку, выразил надежду, что впредь они будут часто встречаться, но вслед уходящему Дику он смотрел с дрожью негодования. После этого они все-таки сталкивались, правда изредка, и Дик приглашал старика на скромный завтрак в рестораны по своему выбору. Между тем Дик всесторонне изучил своего нового знакомого. Он слышал о его яхте, о его экипаже, запряженном цугом, о его кратковременной славе, о его дочери, о которой он изредка с грустью вспоминал за бокалом, и о его беспутном, паразитическом образе жизни. И с каждой новой деталью что-то, чего нельзя было назвать ни привязанностью, ни интересом, росло в душе Дика по отношению к этому обесславленному пасынку искусства. Перед его отъездом из Парижа ван Тромп был среди приглашенных на прощальный ужин. Старик произнес речь, а затем, плача и смеясь, упал на стол.

У старого мистера Нэсби была сильная необузданная натура типичного представителя среднего класса. Вселенная казалась ему простой. «Это

хорошо» или «это плохо», изрекал он без дальнейших рассуждений. В его суждениях, даже о самых незначительных вещах, чувствовалась сдержанная, пророческая энергия; он постигал сущность самых запутанных проблем, а если вы их не понимали, то он объяснял это духом противоречия и искренне возмущался.

Он глубоко уважал Дика как способного малого. Дик в свою очередь уважал отца как лучшего из людей, но уважение к нему умалялось пылом юности, защищающей свою независимость. В спорах они приходили к полному разрыву. Каждый из них приводил многочисленные аргументы, так как они были людьми положительными и любили умственные упражнения. Приятно было слушать, как мистер Нэсби красноречиво защищал англиканскую церковь или превозносил аскетическую мораль с энтузиазмом, вызванным отчасти портвейном. Дик начинал возмущаться, но не слишком, так как он знал, что в лице отца он имеет искусного противника, и он часто попадал впросак. В таких случаях с удвоенной энергией он называл черное белым, а голубое желтым, но наутро нелепость собственного поведения начинала его угнетать, и он отправлялся на террасу, где его отец прогуливался перед завтраком, любуясь долинами Тайма.