Жюльетта Бенцони - Талисман отчаянных

– Болен? И вы мне ничего не сказали? Вы должны немедленно отвезти меня к нему! И если его пытали…

– Да нет, ничего подобного не было. А отвезти вас к нему нельзя, он не хочет подвергать вас опасности ни за что на свете. И решать мы ничего не можем, мы же слуги и только. И вы тоже ведите себя разумно, – прибавила женщина, смягчив голос. – Так будет лучше и для вас, и для него. Он же просил вас исполнять все, о чем вас попросят.

Вспомнив, в каком положении находится благородный рыцарь, Мари-Анжелин решила, что сейчас не время упорствовать, и приготовилась выпить до последней капли горькую чашу унижений. Но все-таки продолжала стоять на своем.

– Сколько времени я должна пробыть здесь после того, как отдам драгоценность?

– Не знаю, мадемуазель. Но вы должны знать, что здесь вы у «него» и что мы его слуги. И вас, и нас это обязывает к беспрекословному повиновению, что бы мы при этом ни думали. И, пожалуйста, не задавайте больше вопросов. Я и так сказала вам слишком много.

– Хорошо.

План-Крепен расстегнула ворот платья и достала мешочек из черной кожи, который висел у нее под рубашкой прямо на теле. Сняла и протянула женщине.

– Возьмите и молите Господа, чтобы Он не покарал вас, если вы меня обманули. И постарайтесь узнать, сколько времени мне придется провести в этой комнате? И скажите, что делать, если мне что-то понадобится?

– Я же сказала, у кровати колокольчик, – ответила женщина, показав на колокольчик. – Достаточно позвонить один раз для меня, два раза для Батиста. Теперь вы уже знаете, как нас зовут. Сейчас вам принесут ужин. Если нужно что-то еще…

– Мне необходимо подумать. Мне нужно столько вещей первой необходимости, что не знаю, с чего начать!

Оставшись в одиночестве, Мари-Анжелин дю План-Крепен, которая вновь почувствовала себя собой, принялась тщательнейшим образом знакомиться со своим более чем странным пристанищем. Если честно, она ожидала худшего. Готова была на все. Даже на каменный мешок.

В комнате было чисто – пыль под кровать не заметали, так что в ней можно было жить. На дворе стоял май, так что холод ей не грозил. Кроме того, в углу был камин, явно средневековый, но действующий, потому что в нем виднелись угли и пепел. Но если настанет жара, а во Франш-Конте летом бывает удушающе жарко, а зимой пронзительно холодно, в этой комнате под крышей никому не поздоровится. Здешние места славились по всей Франции невыносимой жарой, но План-Крепен все-таки надеялась, что лето она будет проводить совсем в другом месте.

Она осмотрела постель, заглянула под светло-синее покрывало и убедилась, что простыни и одеяло чистые. Потом достала из кармана драгоценное письмо, из-за которого пренебрегла своим долгом перед домашними, и перечитала его, обратив особое внимание на пассаж, в котором Гуго писал, что она может доверять людям, которые ее встретят.

«Они преданы – и вот уже много лет – моей семье и сделают все возможное, чтобы ваше пребывание было сносным. В любом случае оно будет куда лучше того, какое оказали бы вам те люди, в руках которых нахожусь я. Жанна и Батист – люди славные, но пугливые. Если вы их не напугаете, у вас не будет проблем. Простите, что прошу вас принести мне такую жертву…»

Тон письма становился все более теплым, обещая в дальнейшем, когда жизнь вернется в нормальные берега, дружеские и теплые встречи. А уж подпись! Она и подвигла Мари-Анжелин броситься очертя голову в эту авантюру, которая, если бы она поразмыслила чуть более тщательно, несомненно показалась бы ей сомнительной и опасной. Но подпись! Подпись! «Желающий быть отныне вашим бережным другом, Гуго».

Мари-Анжелин читала и перечитывала это письмо сто раз, она знала его наизусть, но находила неизъяснимое удовольствие любоваться энергичным почерком, ласкать взглядом слова, которые были написаны человеком, которого она боготворила. Она несколько раз поцеловала драгоценные строки и только после этого сложила письмо и убрала в карман. На лестнице раздались тяжелые шаги, и без стука вошел Батист. В руках он держал поднос, распространявший запах капустного супа, который Мари-Анжелин, хоть и проголодалась, выносила с трудом, поэтому она невольно скорчила гримасу.

– Ешьте, пока горячий! А коли капуста не нравится…

– Не нравится!

– Дак каждый день ее стряпать не будут. Жанна по части стряпни мастерица. Поднос я заберу завтра, когда утром еду принесу. – Сказал и дотронулся двумя пальцами до каскетки, с которой, похоже, никогда не расставался, потом посопел немного и добавил: – Привереды, однако, горожане! Я бы такой суп даже из миски шелудивого хлебал!