Даниэль Дефо - Всеобщая история пиратов. Жизнь и пиратские приключения славного капитана Сингльтона (сборник)

Жестокое обращение и невозможность сбежать заставляли меня продумывать всякого рода злодейства, и наконец, убедившись в бесплодности всего этого, я решил убить хозяина. С такой дьявольской мыслью я проводил ночи и дни, размышляя, как привести ее в исполнение. Но я не мог совершить убийства: у меня не было ни пистолета, ни сабли. Думал я и о яде, но не знал, где его достать, а если бы и знал, то не сумел бы спросить на чужом языке.

Об обратном плавании я ничего рассказать не могу, ибо нынче мало что помню, а записей не вел. Помню лишь, что у мыса Доброй Надежды нас остановила яростная буря с западо-западо-юга: шестеро суток она гнала нас на восток, пока через несколько дней мы наконец не бросили якорь у берегов Мадагаскара.

Тут среди экипажа вспыхнул бунт из-за какой-то нехватки в пайке. Дошло до того, что мятежники угрожали высадить капитана на берег и увести корабль обратно в Гоа. Я от всего озлобленного сердца желал этого. Пусть, по их словам, я был еще мальчишкой, но разжигал мятеж, как мог, и так открыто примкнул к нему, что едва избежал петли. Капитан догадался, что кто-то из шайки намеревается убить его, и, действуя подкупом и обещаниями, угрозами и пытками, склонил двух парней к откровенности. Выпытывая у них имена, он хватал людей. А поскольку один выдавал другого, то в кандалы попало не менее шестнадцати человек, в том числе и я.

Разъяренный капитан, решив очистить корабль от предателей, судил нас и приговорил к смерти. Я был слишком молод, чтобы понимать, как шел суд, но в результате судовой комиссар [21]и один из пушкарей были повешены немедленно, и я ожидал того же и для остальных. Впрочем, это меня не очень огорчало.

Однако капитан ограничился казнью двоих, а остальных, прислушавшись к их просьбам и обещаниям исправиться, помиловал. Но некоторых, в том числе и меня, приказал высадить на берег.

Был я парень молодой, лет семнадцати-восемнадцати, однако, узнав, что мне предстоит, не растерялся и спросил, что сказал на это мой хозяин. И услышал, что он пустил в ход все свое влияние, чтобы спасти меня: капитан предоставил на его усмотрение, сойти мне на берег или оставаться на судне и быть повешенным. Тогда я оставил всякую надежду на помилование. Я не был благодарен хозяину за его заступничество, понимая, что он заботится не обо мне, а о себе самом, и к тому же желает сохранить мое жалованье, около шести долларов в месяц, включая и те деньги, что капитан положил за мое прислуживание лично ему.

Узнав, что мой хозяин так добр, я спросил, нельзя ли с ним поговорить, и оказалось, что можно. Однако при одном условии – он войдет ко мне, но мне нельзя пройти к нему. Тогда я попросил хозяина прийти, и он пришел. Я упал на колени и просил прощения за все свои проступки, едва не сознался в намерении убить его, но благоразумно промолчал. Хозяин сказал, что старался добиться у капитана прощения для меня, но неудачно, и остается покориться судьбе. Если же у мыса Доброй Надежды ему доведется встретиться с каким-нибудь португальским кораблем, то он попросит капитана этого корабля подобрать нас.

Тогда я попросил отдать мою одежду. Он сказал, что, вероятно, она принесет мне мало пользы, и не уверен, что мы выживем на острове: он слыхал, что обитатели его – людоеды (хотя это утверждение оказалось безосновательным). Я отвечал, что боюсь не этого, а голодной смерти; а что до каннибалов, то скорее мы их съедим, чем они нас, только бы нам до них добраться. Но меня удручает, сказал я, что оружия у нас нет и защищаться нечем. Поэтому я прошу дать нам мушкет, саблю, пороха и пуль.

Хозяин улыбнулся и ответил, что это не поможет: вряд ли мы уцелеем среди многочисленного дикого племени, населяющего остров. Я возразил, что этим он все же облегчит нашу участь, ведь тогда нас убьют и съедят не сразу, и настойчиво попросил мушкет. Наконец он сказал, что не знает, позволит ли капитан дать мне мушкет, а без его согласия он этого сделать не смеет, но обещал постараться его получить. Разрешения он добился и на следующий день прислал мушкет и боевые припасы к нему, но сказал, что капитан не позволит взять оружие в руки, пока нас не высадят на берег и не начнут ставить паруса. Он прислал также мою одежду.

Два дня спустя нас высадили на берег. Остальные мои товарищи, услышав, что я получил мушкет, порох и пули, попросили того же для себя. Просьба их была удовлетворена, и нас оставили на берегу на произвол судьбы.

Судно провело еще недели две в тех краях, поправляя урон, нанесенный последней бурей, запасая топливо и воду. И все это время лодка частенько подходила к берегу, привозя нам еду, и туземцы, думая, что мы – люди с корабля, вели себя мирно. Жили мы на берегу в шалаше, который сложили из ветвей, а на ночь уходили в ближайший лес, чтобы туземцы думали, что мы на корабле. Очень скоро мы обнаружили, что они свирепы, коварны и сдерживаются лишь из страха, и боялись, что, как только корабль уйдет, окажемся в их руках.