Луиза Мюльбах: Трагедия королевы

– Прошу прощения, ваше величество, но я должна позвать обеих камер-юнгфер при гардеробе.

– Боже мой, Кампан! Неужели я всегда должна носить эти цепи? Разве вы не можете сами одеть на меня платье?

– Гардеробные дамы не простили бы мне этого, ваше величество; уж разрешите позвать их!

– Ну, делайте, как хотите! Я за все вознагражу себя в Трианоне! – со вздохом сказала королева.

Через четверть часа она вышла из своих покоев совершенно преображенная: белое платье с воланом не скрывало ее стройных форм; вместо неуклюжего, длинного корсажа со шнипом на ней был легкий сборчатый лиф, опоясанный голубым шарфом, концы которого грациозно свешивались с левого бока. Широкие рукава, обшитые узкими кружевами, и газовая косынка, накинутая на плечи, не скрывали красоты ее изящных белых рук и шеи. Огромная прическа уступила место локонам, падавшим на красивый, твердый затылок и благородные плечи. Королева несла на руке, на широкой голубой ленте, большую круглую соломенную шляпу. Вместо перчаток на ней были черные ажурные митенки. С разрумянившимся лицом, горящими глазами и очаровательной улыбкой на губах, олицетворяя собою веселость, невинность и легкомыслие, Мария-Антуанетта вышла в гостиную, где ее уже ждала герцогиня Полиньяк, бывшая в совершенно таком же костюме.

– Идемте, Жюли! – воскликнула королева, взяв герцогиню под руку. – Покинем этот мир и отправимся в рай!

– Ах, я боюсь рая! – со смехом ответила молодая женщина, – Я боюсь змея, но больше за свою обожаемую королеву, чем за себя!

– Боже мой, Жюли! – вздохнула королева. – Зачем вы все зовете меня этим титулом, когда мы одни? Нас никто не слышит, забудьте же хоть немножко этикет.

– Ваше величество, – смеясь, возразила герцогиня. – Ведь мы в Версале, а стены здесь имеют уши.

– Правда! – воскликнула королева. – Это извиняет тебя. Пойдем же скорее, Жюли, пойдем туда, где нас будут слышать природа да Господь Бог!

Они вышли из дворца по маленькой боковой лестнице. Королева легко впорхнула в ожидавший их экипаж и радушно протянула подруге руку, чтобы помочь ей.

– Скорее! – крикнула она кучеру. – Мчитесь, словно у лошадей есть крылья! Я хотела бы лететь!

Горячие кони действительно летели, как птицы. Когда экипаж остановился у решетки Трианона, королева выпрыгнула из него легче газели, как молоденькая девушка, у которой еще нет ни забот, ни печалей, и прежде чем лакей успел распахнуть пред нею обе половинки ворот, она быстро скользнула в калитку.

– Вебер, – сказала она почтительно склонившемуся пред ней камердинеру, говоря тем мягким немецким языком, которым известно австрийское произношение, – вам не для чего провожать нас. Воспользуйтесь свободой, как мы пользуемся ею. Если встретите его величество, скажите, что я пошла к мельнице и, если его величеству угодно, буду ожидать его там. Пойдем, Жюли, теперь я, слава богу, не королева, а такая же простая смертная, как и все. Посмотри, дорогая, как все здесь ясно и свободно от земного праха! Здесь даже небо другого цвета: оно сине и ясно, как глаз Божий.

– Вы, ваше величество, на все смотрите особенными глазами, – смеясь, сказала герцогиня Полиньяк.

– Опять «ваше величество»! Так ты меня вовсе не любишь? Зачем ты зовешь меня этим холодным именем?

Герцогиня нежно поцеловала Марию-Антуанетту.

– Прошу помиловать меня и обещаю ни единым словом не нарушать мечтаний моей дорогой подруги в этом ее раю. Вы простили меня, Мария?

– От всей души, Жюли! А теперь смотри, наш домик уже виднеется вдали. Побежим туда! Кто скорее? Если ты прибежишь первая, я дам тебе то место в моей швейцарской гвардии, которого ты просила для какого-то офицера. Ну, начинай! Раз!..

– Нет, Мария, – возразила герцогиня, – так нельзя: если вы прибежите первая, то что же я дам вам?

– Поцелуй, сердечный поцелуй, Жюли! Ну, вперед! Раз, два, три!

Королева помчалась по аллее. Шляпа свалилась ей на затылок, голубые ленты развевались по ветру, и если бы принцесса Аделаида или гофмейстерина ее величества видели ее в эту минуту, они пришли бы в ужас. Сама же королева вовсе не думала о неловкости своей выходки.

– Скорее, скорее! – кричала она и скоро оставила далеко за собой свою подругу. Когда дворец был уже совсем близко, она остановилась и, вернувшись к герцогине, сказала: – Не старайся, Жюли, я, во всяком случае, выиграла.

– Да я и не хотела выиграть, – ответила герцогиня, – чтобы не показаться корыстной. Вы поступили несправедливо, Мария-Антуанетта: вы так хотите, чтобы никто в Трианоне не помнил, что вы – королева Франции, но сами не забываете этого, потому что назначили со своей стороны огромный приз, а с моей – ничтожный. Вы сами заставили меня проиграть, Мария! Ведь вы знаете, что я не корыстна.