Эрнест Уильям Хорнунг - Черная маска. Избранные рассказы о Раффлсе

– Вот как, значит, скоро здесь будет не протолкнуться?

– Да, уже вот-вот.

– А!

– Эта комната редко подолгу пустует. Наверное, потому, что скоро Юбилей.

– А между тем, что если бы мы с моим другом были профессиональными ворами? Мы могли бы мгновенно одолеть вас, мой дорогой!

– Нет, не могли бы. Вы бы наделали много шума.

– В любом случае, я всё-таки напишу в Таймс. Я отлично разбираюсь в таких делах и не позволю рисковать национальным сокровищем. По вашим словам, дежурный стоит за дверью, но я чётко слышу, что он на другом конце коридора. Я сегодня же примусь за письмо!

На секунду мы прислушались и поняли, что Раффлс прав. Затем произошли две вещи. Раффлс чуть отступил назад, приняв устойчивую позу, и приподнял руки, глаза его сверкнули. Жёсткие черты лица констебля озарились светом понимания.

– В таком случае я сделаю вот что! – вскрикнул он, потянувшись к цепочке на груди, где висел свисток. Он успел схватить его, но не использовать. Послышались два резких хлопка из двух стволов разом, констебль обмяк и повалился в мою сторону, я невольно придержал его.

– Отлично, Банни! Я его вырубил! Вырубил его! Сейчас же беги к двери и проверь, слышали ли что-нибудь дежурные и займись ими, если потребуется.

Машинально я последовал его приказу. Не было времени на размышления, протесты или упрёки, я был ошеломлён в той же мере, что и констебль перед тем, как потерять сознание. Но даже в полном замешательстве я действовал, как всякий настоящий преступник, полагаясь на свои инстинкты. Я побежал к двери, но сменил темп на прогулочный, когда оказался в коридоре, где остановился перед помпейской фреской. Здесь я мог слышать дежурных, которые сплетничали за дальней дверью, они даже не шелохнулись, когда из Золотой Комнаты донёсся глухой треск, который я отчётливо слышал.

Как я уже писал, в тот день было жарко, но я не чувствовал тепла, казалось, что пот застыл на теле ледяной коркой. В стекле, покрывавшем фреску, я уловил слабое отражение моего лица и испугался того, как я выгляжу, а Раффлс уже шёл ко мне, пряча руки в карманы. Но мой страх и негодование удвоились, когда я увидел, что ни в руках, ни в карманах явно ничего нет – его безумная выходка была самой бессмысленной и безрассудной за всю карьеру.

– Ах, интересно, очень интересно, но всё, что здесь есть, не сравнится с теми диковинами, что выставлены в музеях Неаполя или Помпеи. Ты просто обязан побывать там, Банни. Я даже всерьёз думаю о том, чтобы отвезти тебя туда. А пока… помедленнее! Никто ничего не заметил. Но мы привлечём ненужное внимание, если ты будешь так торопиться!

– Мы! – прошептал я. – Мы!

Мои ноги стали ватными, когда мы поравнялись с дежурными. К тому же Раффлс решил прервать их разговор, чтобы спросить, как пройти в Доисторический зал.

– Вам нужно подняться по лестнице.

– Благодарю. Тогда мы сделаем небольшой круг к Египетскому залу.

И мы более не прерывали их мирную беседу.

– Ты сошёл с ума, – с горечью произнёс я.

– Да, в тот момент, – признал Раффлс, – но сейчас нет, не беспокойся, мы выберемся. До выхода сто тридцать девять ярдов? Значит, сейчас уже осталось не больше ста двадцати. Ради Бога, Банни, медленнее. Прогулочным шагом, чтобы спастись.

Это единственное, что потребовало усилий. В остальном же нам просто повезло. Мы поймали кэб, едва выйдя из музея, и Раффлс выкрикнул: «До Черинг-Кросс» во всё горло, так, чтобы нас услышала вся улица.

Мы повернули на Блумсберри-Стрит не говоря ни слова, а затем Раффлс постучал в окошко кучера.

– Эй, куда это ты нас везёшь?

– До Черинг-Кросс, сэр.

– Я же сказал Кингс-Кросс! Сейчас же разворачивайся и гони во весь опор, иначе мы не успеем на поезд! Поезд на Йорк отправляется в 10:35, – добавил Раффлс, когда окошко закрылось, – Мы купим билеты, а сами спустимся в метро, выйдем на Бейкер-стрит, и уже оттуда – в Эрлз-Корт.

Через полчаса я посадил обессиленного от прогулки в Кью-Гарденс инвалида в его арендованное кресло, и мы с привратником потратили все силы, занося его наверх в квартиру! И только после того, как мы остались наедине, я поведал Раффлсу, используя самый выразительный английский, которым я владел, что я думаю о его выходке и о нём самом. Начав говорить, я уже не мог остановиться и Раффлс, как это ни странно, молча сносил все мои оскорбления, он был столь удивлён, что даже не снял цилиндр, а его поднятые от изумления брови, казалось, могли сами снять его.

– Это твоя обычная дьявольская манера, – гневно завершил я свою тираду. – Мне ты сообщаешь один план, а сам действуешь по другому!