Али Шер-Хан - Инсбрукская волчица

Да, немудрено в таком коллективе растерять прежний интерес к учёбе. Во мне же боролись два чувства к Миле – это и отторжение от неряшливой хорватки, и сочувствие к ней. Как-то раз на перемене ученицы буквально окружили нас и, таращась на Милу, засыпали вопросами:

– Ты чья такая будешь? – спрашивала Маррен Кюрст.

– Как так «чья»? – не поняла Мила, пытаясь при этом улыбаться, однако выходило всё неестественно.

– Ну, в смысле, Филипп Гранчар не твой отец?

– А вы его знаете? – Мила, кажется, несколько смутилась.

Казалось, она стесняется своего отца, упоминает о нём неохотно, хотя я лично видела Филиппа Гранчара, и ничем, кроме надменности, он не отличался от остальных.

– Надо же, дочка контуженного! – воскликнула Хильда Майер и громко рассмеялась.

– Зачем вы его так называете? – спросила Мила, густо покраснев.

– Я что-то не так сказала? – Хильда притворно захлопала глазками, – он с моим отцом работает, его так все в цеху называют. А ещё передай своему папе, – закричала Хильда, – что у него просто очаровательная дочка… Ну точно как он! И мы ей гордимся!

– Они с ним— два сапога пара, – вставила Ирма.

– Да, мы с папой – два сапога пара, – вновь брякнула Мила, после чего по классу опять прокатилась волна смеха.

– А ты смешная, ты это знаешь?

А Мила, простодушное создание, думала, видимо, что они просто веселились, что они смеялись над её словами, над её шуткой, а не над нею самою.

Изначально и я воспринимала прозвища, как что-то безобидное. Думала, весёлые девочки, любят пошутить, поэтому я ничего не заподозрила, когда кто-то назвал меня шайбой.

– Рот до ушей, лицо приплюснутое, просто шайба, – не унималась Хильда Майер.

– Эй, шайба! – взвизгнула сзади Кюрст, да так, что я аж подскочила и резко повернула к ней голову.

– Видишь, отзываешься уже, – хохотнула Хильда.

Смех их был настолько заразительным, что я смеялась вместе с ними. Я ведь и не догадывалась, что надо мной тоже смеются. Это была только разминка перед настоящей травлей. Но пока я оставалась в счастливом неведении, одноклассницы продолжали перемывать кости отцу Милы.

– Гранчар у нас знаменитость! – Хильда многозначительно подняла палец, – как въехал сюда, стало на фабрике весело – постоянно то поёт, то говорит сам с собой, особенно когда с похмелья.

– А чего он сюда приехал? Неужели в Далмации не жилось?

– Видели его, у вокзала валялся пьяный.

– Так он что, до чертей допился?

Это уже было просто омерзительно. Я видела, что Мила с трудом сдерживает слёзы, и тогда во мне проснулось чувство справедливости.

– Прекратите сейчас же! – крикнула я, – это гадко так об её отце говорить.

Одноклассницы переключились на меня.

– А что такого? Разве это не правда? – спросила Кюрст, – не суйся не в своё дело, шайба. Не тебя же обсуждаем, да? Вот и молчи себе.

Я покорно села за парту, а одноклассницы продолжали обсуждать и Милу, и её чудаковатого отца, а теперь ещё и меня, что я-де вступилась за Милу, стало быть, мы подруги. Ну конечно, выбрали удобный объект для травли и любого, кто посмеет сказать слово против, начинают травить за компанию. Вроде самые обычные и нормальные девочки, а ведут себя, как жадные вороны. Почему-то тогда я думала, что все мои проблемы и обидные прозвища вроде «шайбы» или «дылды» от того, что я общаюсь с Милой, и пыталась как-то отделаться от налепленного на меня ярлыка, но позже поняла, что надо мной издевались только за то, что я есть, за то, что вообще жива. Как с первого дня я стала «гадким утёнком», так и осталась им до конца.

Потом я не раз думала о том, каким иногда важным бывает самое ничтожное событие в судьбе человека. Да что там человека! В жизнях нескольких десятков людей – в жизнях и в смертях.

Что было бы, если бы инспектор учебного округа, присутствовавший на экзамене, всё-таки настоял на том, чтобы Милу Гранчар не зачисляли в гимназию, дав ей ещё один год для подготовки? С кем бы я тогда оказалась за одной партой? Как бы проходила дальше моя школьная жизнь? А что было бы, если бы Мила вообще не явилась в тот самый первый учебный день? Иногда сущая мелочь может повернуть в неожиданную сторону все последующие события. Стала бы я изгоем, если бы с самого первого дня со мной рядом не оказалась эта странная неряшливая, нескладная девочка с таким непонятным и сложным выражением лица?

Часто мне казалось, что Мила нарочно притворяется глупее, чем она есть, что во всём её поведении имеется какой-то тайный умысел. Но потом я видела совершенно дикие ошибки в её тетрадях, слышала тупые односложные ответы на вопросы учителей, и каждый раз говорила себе: да нет, не может быть… Она просто очень глупая девочка, растущая без матери. Некому научить её следить за собой, держать в порядке свою одежду, не грызть ногти и хотя бы раз в 10 дней мыть волосы.